Сибирские огни № 11 - 1972

раз об этом говорил. .И Венецианов подметил во мне эту струнку... А что вышло? Пи­ шу портреты. Почему? Не сумел в свое время разгадать самого себя, не прислушался к совету других. Вот что важно, мой друг,— найти самого себя. Ох, как важно! И, глав­ ное, нелегко. Не-лег-ко. Вот о чем надо постоянно помнить. По-сто-янно. Ранней весной 1852 года в тяжких, нечеловеческих муках ушел из жизни соро­ катрехлетний Гоголь. — Боже мой, чего же мы ждем, ч-чего? — говорил Мокрицкий, заикаясь от вол­ нения.— Чего мы ждем, господа прелюбезные! — Он зло, торопливо ходил по кабине­ ту, маленький, взъерошенный, сцепив за спиной пальцы. На письменном столе грудой были свалены газеты, журналы, особняком лежал свежий номер «Москвитянина» и тур­ геневские «Записки охотника». Книга была издана как бы наспех. Она вышла в конце лета, когда сам Тургенев по высочайшему повелению был уже выдворен из столицы— причиной ареста, а затем и ссылки писателя в Спасское-Лутовиново послужила статья, написанная в память о Гоголе и опубликованная в «Московских ведомостях». А вско­ ре после этого изданные «Записки» подлили масла в огонь. Тираж мгновенно разошелся, о рассказах Тургенева говорили страстно, горячо, их заучивали, как стихи, передавали из уст в уста. Рассказывали, что царь, прочитав «Записки», побледнел и в гнев'е вскри­ чал: «Мерзость, неправда!». Мокрицкий ходил по кабинету и говорил тихо и зло: — Нам всегда кажется, что лучшие дни еще впереди, мы обольщаемся, обманы­ ваем самих себя, питаем иллюзии. Вы когда-нибудь встречали Гоголя? — спросил вдруг он, глянув на Ивана. — Нет, Аполлон Николаевич, к сожалению, не встречал. — А я был близок с ним, частенько и запросто у него бывал. Да не смотрите на меня такими глазами. Мы ведь с ним, с Николаем-то Васильевичем, еще в гимна­ зические годы дружили. В Нежине. Он был сложного, тяжелого, если хотите, характе­ ра, а душу имел хрупкую и нежную... Нет, нет, вы пока молчите и слушайте,— говорил он, хотя Иван и так молчал.— Молчите пока. Вы еще, даст бог, успеете сказать свое слово. И я желаю вам от всей души найти это слово и сказать во весь голос.— Он сде­ лал паузу и с пафосом добавил.— Иначе, если одни уходят, а других не будет, то кто же тогда станет говорить от имени России? Кто? —Мокрицкий сердито смотрел на своего ученика. Белые сугробы лежали за окном, во дворе. На голом суку тополя неподвижно сидела худая грязная ворона. От свежего чистого снега исходило мягкое, ровное сия­ ние, и в комнате было светлее обычного. — Ну? Иван молчал. Он думал. Он боялся, что вдруг и в самом деле не сумеет найти своего слова, нужного, единственного, и ничего не скажет, не сможет ничего сказать в оправдание своей жизни... Мокрицкий опустился в кресло, вид у него был усталый, измученный, руки тряс­ лись, и он, чтобы унять дрожь, сильно, до хруста сжимал пальцы. — Я пойду, Аполлон Николаевич,— тихо сказал Иван, вставая.— Если вы разре­ шите, я зайду к вам завтра. — Если я разрешу...— передразнил его Мокрицкий обиженно.— Так знайте. Моя дверь всегда для вас открыта. И приносите, пожалуйста, новые рисунки. Как у вас с деньгами? Иван покраснел и заторопился: — Мне1ежемесячно высылают. И родители, и муж сестры, Стахеев... До свида­ ния, Аполлон Николаевич. До свидания,— повторил он уже в дверях. И вышел. Запах свежего снега резко, хмельно ударил в нос. Сочно и звучно хру­ стело под ногами. Ворона все еще сидела на том же месте, печальная и черная, как на­ важдение. Кое-где уже зажигались фонари. Дома в сумерках казались бесформенны­ ми, громоздкими. 6 * 8а