Сибирские огни № 11 - 1972

Иван промолчал. — Хорошо,— пригрозил Николай,— больше ноги моей здесь не будет. Живи, как хочешь. Слова не скажу. Бумагу только переводишь. Кому нужна твоя мазня?.. Иван сидит неподвижно, стиснув зубы. Надоело все, так надоело, что впору бежать из дома. Слышен тихий, укоряюще-мягкий голос матери: «Господи, хоть бы в празд­ ник-то постыдились, грех-то какой! И чего вас мир не берет! Братья ведь...» Мать одного хочет — мира и согласия в дому, чтобы не перечили друг другу, угождали. — Я не угодник,— раздраженно говорит Николай.— А Иван не гость в нашем дому... — Опомнись,— испуганно шепчет мать,— не гневи бога. — Бог справедлив, он должен видеть, кто прав, а кто не прав. И хватит. Больше я ни слова не скажу. Живите как знаете. Шаги его быстро удаляются, хлопает наружная дверь, жалобно и протяжно дребезжат окна. «Господи, какой стыд-то! — говорит мать и крестится, наверное, призывая в свидетели всех святых угодников. А через минуту зовет: — Иван... Ваня... Слышишь?» Иван молчит. Он готов разреветься от обиды и глупого, безвыходного своего положения. Ходит по комнате, быстрыми и злыми шагами меряет ее вдоль и попе­ рек, и куда бы ни шагнул — всюду натыкается на стену. Нет выхода, нет выхода, думает он. Хотя временами какой-то внутренний голос, будто и не его, Иванов, а чей-то посторонний, шепчет ему «Успокойся, подумай хорошо. Гак ли уж безвыходно твое положение5 Ты не ребенок, слава богу, восемнадцать стукнуло, пора и за ум браться». А что ум — ум его занят одним: рисованием. Может, и прав Николай, ни­ кому это не нужное занятие. Успокоившись немного, Иван садится к столу, рассматривает последние своп рисунки: вид с Красной горки, развалины Чертова городища, сосны у старого перево­ за... Еше сосны. Опять городище, полуразрушенная башня. Снова сосны. Одно и то же, одно и то же... Сколько можно? Иван резко отодвигает рисунки, словно отмахивается от чего-то, делающего его жизнь невыносимой. У ною нет зла на Ората. Николай прав: нельзя век) жизнь быть нахлебником. Но что делать если не хватает воли отказаться от всего этого, бросить рисование и отдаться домашним делам Два года назад Иван оставил гимназию, приехал домой. И сколько ни убеждали его продолжить учебу, сколько ни уговаривали вернуться в Казань, не послушался. — И чем же ты решил заняться? — спросил отец. — Не знаю.— сказал Иван.— Еще не думал. — Как же ты бросил гимназию и не решил, чем будешь заниматься дальше? Иван пожал плечами. Больше отец не возвращался к этому разговору. Постепенно он начал приспо­ сабливать Ивана к делу, давал разные поручения. Иван не отлынивал, напротив, брал­ ся поначалу охотно. Однажды он даже сопровождал баржу с зерном до самого Ры­ бинска. Однако хозяин из него по всем признакам, не получался: на каждом шагу его обманывали, обсчитывали Зато после каждой поездки он возвращался с кучей новых рисунков. Мало-помалу отец отступился, остаьил его в покое. А он принял это как должное и все время теперь посвяшал любимому занятию — рисовал. Целыми днями пропадал то на развалинах Чертова городища, тс уходил в сосновые леса, к Святому ключу, бродил без уст-ели. А дома запирался в своей комнате, опять рисовал или чи­ тал. Комната была сплошь увешана рисунками — и его собственными, и друзей по гим­ назии. с которыми он прожил душа в душу четыре года. Вот уж кто его понимал — так это Саша Гине. или попросту Гиня. Да еше Авдеев. Все трое больше всего на свете любили рисовать, оттого и подружились Особенно нравилось им рисовать наперегон­ ки— тут Авдеев преуспевал. Зато Гиня мог двумя-тремя штрихами передать на бумаге сходство. Учитель рисования Пегровичев, бывало, глянет на Сашин рисунок, прищурит