Сибирские огни № 11 - 1972

ринное? И, зачеркнув «генерал-лейтенанта», я написал: «с могилы генерал-адъютанта Круглова», то есть использовал звание, ка­ кого в советской армии нет. Так и напечатали. Но вот несколько лет спустя я беру эту книгу, пробую читать заключительную фразу «Маруси Федоров­ ны» и — не могу. Чем-то она меня огорча­ ет, эта фраза, что-то в ней не звучит, не блестит, не играет. Какая-то она стала вя­ лая, аморфная. «...И несли металлический венок, укра­ денный нами ночью на Волковой кладбище с могилы генерал-адъютанта Круглова». Перечитываю первый вариант: «...Металлический венок, украденный на­ ми ночью на Волковой кладбище с могилы генерал-лейтенанта Круглова». Лучше! Перечитываю весь этот заключительный абзац, и вдруг меня осеняет, я понимаю, в чем дело. Эта заключающая рассказ фраза была инструментована на звуках л-к-г-т, главным образом на л-к. «Адъютант» вмес­ то «лейтенант» ослабило мускулатуру этой фразы, разжижило, размагнитило ее. Где же основа этой инструментовки, что, так сказать, задает здесь тон? Я думал: Волково кладбище. Но нет, оказалось еще раньше. К о л е с а к а т а ф а л к а ! Именно эти «колеса» и повлекли за собой и «плака­ ли», и «стучали каблуками», и «металличе­ ский венок», и «Волково кладбище», и «мо­ гилу», и «генерал-лейтенанта», и «Круглова». В слове «адъютант» как бы лопнула стру­ на, сорвался голос, не сработала клавиша. В последующих изданиях рассказа я расстался с генерал-адъютантом и восстано­ вил в правах генерал-лейтенанта. П Мне могут сказать: а для чего она вооб­ ще, эта инструментовка? Для чего этот под­ бор звуков, это нанизывание «Л» на «К» и «К» на «Л»? Не знаю, для чего. Для музы­ ки, для собственной радости, для того же, для чего вообще существует поэзия. Если для собственной радости, то, думается, и на радость читателю. А значит, эта работа над словом, над звуком помогает достижению общей художественной цели. Как ни печально признаваться в этом, но далеко не все из того, что я написал и напечатал, сделано на том же подъеме, с той же тщательностью и отделкой... Вот раскрыл наугад второй том моего собрания сочинений. Рассказ «Магнолии». Печатается он в той же подборке, что и рассказ о Марусе Федоровне — в «Послед­ них халдеях». Перелистываю рассказ. Читаю первые попавшиеся строки его: «...Как-то в воскресенье Шкида отправи­ лась на Канонерский остров. После обеда забрали с собой мешки с провиантом, по­ строились в пары и двинулись в путь. В торговом порту взяли у коменданта пропуск и переправились на лодках через канал. Потом долго шагали» и т. д. Написано, что называется, грамотно. Особых неуклюжестей нет. Чередование гласных и согласных более или менее соб­ людается... Но до чего же это монотонно, до чего глухо и тускло. Рассказ можно читать толь­ ко глазами, можно следить за событиями, за сюжетом, довольно интересным, но поп­ робуйте читать вслух — не выйдет, скучно! (Сейчас я вспомнил, что «Магнолии» бы­ ли написаны почти одновременно с «Рес­ публикой Шкид», что это — глава, сделан­ ная мною для второго издания повести и не вошедшая в.это издание). Но для чего, собственно, я привел эту цитату из старого рассказа? Вероятно, толь­ ко для того, чтобы лишний раз показать разницу между искусством слова и тем, что называется беллетристикой. Разницу между мастерством и ремеслом.