Сибирские огни № 11 - 1972

подине из Сан-Франциско» изображается трудное движение сквозь ночь огромного океанского парохода, когда «океан с гулом ходил за стенами черными горами», свиста­ ла вьюга, и «пароход весь дрожал, одоле­ вая и ее, и эти горы». Эти неудобочитаемые, непроизносимые семь гласных подряд: АЯИЕЕИЭ, сочетание их, такое неожиданное и необычное для Бунина, поставлено здесь, может быть, и не сознательно, но, во всяком случае, не случайно и не напрасно. Трудность прочте­ ния, произнесения этих звуков помогает нам ощутить преодоление препятствия, неверо­ ятную трудность движения огромного ко­ рабля сквозь океан, сквозь эти водяные черные горы. 9 Сам я, как я теперь понимаю, стал ин­ струментовать свою прозу очень рано. Вслу­ шайтесь, например, в эти напыщенные и на­ ивные строки из забракованной редактором главы «Республики Шкид»: «Страшной костлявой рукой сдавил мо­ лодую республику голод. Сидели без хлеба окопы на многих фронтах, заводы с застыв­ шими топками домен, и тысячи людей, в хвостах прозябая...» и т. д. Здесь же явное нагнетание звуков СТ и СД, явное их обыгрывание, любование ими: ст-ст-сд-дс-тз-зд-ст-ст-тс-тс-ст... И тогда и позже эта игра звуками, эта словесная инструментовка возникали у меня совершенно непроизвольно, я не знал о ней и обнаруживал ее чаще всего случайно и чаще всего не в живой ткани рассказа, а в тех случаях, когда ткань эта каким-ни­ будь образом была нарушена, повреждена. В истории нашей детской литературы был такой печальный период, когда кое-ко­ му из ведающих воспитательной работой товарищей пришла в голову мысль, будто в детских книгах чересчур много неделикат­ ных слов, что слова эти развращают, губят наших детей. Забыли, что и Пушкин, и Го­ голь, и Крылов, и Чехов, и Максим Горь­ кий, и Владимир Маяковский не боялись и не гнушались крепкого слова. И никого не испортили и не погубили. Классикам, впро­ чем, и в те годы все прощалось и позволя­ лось, а книги советских авторов, уже вы­ шедшие, много раз переиздававшиеся, пере­ веденные на иностранные языки, подверга­ лись самому безжалостному выхолащива­ нию. Мне доставалось в ту пору особенно крепко. Ведь я писал не о женской гимна­ зии и не о пепиньерках из института благо­ родных девиц, а писал о своем беспризор­ ном детстве, о временах голода, разрухи, гражданской войны. Самое страшное это то, что портил, кале­ чил я свои рассказы — своими же руками. Кое-что я впоследствии исправил, восстано­ вил, но многие раны зияют и по сей день. В «Пакете» есть такой эпизод. В штабе мамонтовской белогвардейской части появ­ ляется сам генерал Мамонтов. Он заметил пленного Трофимова, спрашивает, кто это, ему говорят: красный разведчик, шпион. И генерал сквозь зубы цедит: — Ага! Засыпался, сукин сын?!. Хотя слова эти произносит не мальчик и даже не маленькая девочка, а казачий ге­ нерал, белогвардеец, враг, меня попросили этого ужасного «сукина сына» заменить чем-нибудь более деликатным. Над этой репликой я сидел несколько- дней. И наконец нашел замену: — Ага! Попался, ангел мой! По смыслу, пожалуй, даже лучше ста­ ло, смешнее. Сиволапый медведь, бурбон в- мохнатой папахе, злые ненавидящие гла­ за и — вдруг: — Ангел мой! Но читать вслух эту реплику я не могу. Не читается. Что же произошло? А прои­ зошло то, что первая реплика была злой, сардонической, даже зловещей. Помогали этому ощущению пять свистящих звуков «3» и «С»: — ЗаСыпалСя, Сукин Сын?! Теперь же, с ангелом, фраза приобрела совсем иное звучание, стала мягкой, округлой, почти добродушной. 10 И еще пример. Есть у меня небольшой цикл рассказов под общим названием «Последние халдеи». Лучшим из них я считаю (да и не я один, кажется) совсем маленькую, на полторы страницы, вещичку «Маруся Федоровна». Чем же он хорош, этот рассказец? Вооб- ще-то, история довольно сентиментальная — о том, как учительница ботаники, очень мо­ лодая девушка, почти девочка, худенькая, слабенькая, «ходячее растение», покорила сердца огрубелых шкидцев. О том, как она умерла и как ее хоронили. Кончается этот рассказ так: «Марусю Федоровну хоронили по-старо­ му, по-церковному. Перед гробом шел ма­ ленький мальчик с серебряной иконкой в ру­ ках. Мать и другие родственники шли за колесами катафалка, плакали и стучали каб­ луками, а мы — босоногие шкеты — шли по­ зади всех и несли огромный металлический венок, украденный нами ночью на Волко­ вой кладбище с могилы генерал-лейтенан­ та Круглова». Однажды, когда я готовил «Последних халдеев» к переизданию, я обратил внима­ ние на этого генерал-лейтенанта и подумал: уместен ли он тут? Ведь рассказ был напи­ сан в годы, когда в Красной Армии генера­ лов не было. Тогда было ясно, что речь идет о старой, заброшенной могиле. Не ре­ шит ли современный читатель, подумал я, будто шкидцы сперли венок со свежей мо­ гилы, с могилы советского генерала? Не лучше ли будет взять что-нибудь более ста