Сибирские огни № 11 - 1972

робкие попытки «работать над формой». Автобиографическая глава эта — «Ленька Пантелеев» — была написана ритмической прозой. Черновиков у меня, понятное дело, не сохранилось, но и сегодня, сорок пять лет спустя, я помню начальные строки это­ го творения: «Страшной, костлявой рукой сдавил мо­ лодую республику голод. Сидели без хлеба окопы на многих фронтах, заводы с застыв­ шими топками домен, и тысячи тысяч людей, в хвостах прозябая, осьмушки тащили домой и ели с промерзлою воблой...» Хотя главу эту я в конце концов, после долгих препирательств с редакцией, перепи­ сал (а в последствии и еще раз переписал), я смотрю на нее сейчас не только с улыб­ кой, не только как на нечто в высшей сте­ пени наивное, претенциозное и комическое. Здесь я вижу маленький шажок вперед, не до конца осознанную попытку работать над словом, над языком. Эти попытки я продолжил в следующих своих книгах. 4 По-настоящему серьезная работа нача­ лась с повести «Часы». Достаточно сказать, что над одной первой страницей этой по­ вести я работал едва ли не столько же, сколько мы вдвоем работали над всей «Республикой Шкид». Сестра моя, наблю­ давшая в течение нескольких недель, как мучительно бился я над первыми фразами повести, подсчитала, что мною было испор­ чено больше семидесяти листов писчей бу­ маги, прежде чем я нашел верный тон, го­ лос рассказчика... И в этом случае я еще не понимал по-настоящему задачи, кото­ рая передо мной стояла. И тут было очень много подспудного, подсознательного, сти­ хийного. Помню, как удивил и даже огор­ чил меня Н. А. Заболоцкий, когда, встре­ тив меня в ленинградском Госиздате, сказал: — Прочел ваши «Часы». Известно ли вам, что ваша повесть написана гекзамет­ ром? В первую минуту я не понял, даже оби­ делся. Мне послышалась здесь насмешка, ирония. В самом деле, при чем тут гекза­ метр? Повесть написана сказом, от лица неназванного беспризорного паренька, в ней очень явственно звучат разговорные, житей­ ские, очень простецкие интонации. И все-та­ ки Заболоцкий был прав. Ухо поэта улови­ ло то, чего не мог обнаружить даже слух автора. Оказалось, что, сам того не ведая, в этой повести я взял своего рода реванш, снова обратился к тому торжественному дактилическому размеру, против которого столь решительно восстала редакция, когда я тем же гекзаметром написал одну из глав «Республики Шкид». Сейчас я понимаю правоту Маршака и Шварца: в ткани «Республики Шкид» эта глава казалась (и была) чужеродным те­ лом. А я, неопытный, не чувствовал, не ви­ дел этой тканевой несовместимости. Больше того: в «Республике Шкид» у гекзаметра не было никакой функции. Я не мог бы, даже при очень большом жела­ нии, объяснить, почему именно для этой главы, а не для другой, я выбрал гекзаметр. В «Часах» эта функция появилась. Несоот­ ветствие торжественной поступи гомеров­ ского стиха тем событиям, о которых идет речь, создает комический эффект. Замызган­ ный шпаргонец Петька Валет, укравший на базаре пампушку,— и вдруг мерные звуки «божественной эллинской речи»!.. «С Петькой Валетом случай вышел. Гу­ лял Петька раз по базару и разные мысли думал. И было Петьке обидно и грустно,— шамать хотелось и не было денег шамовки купить»... Почему же этот мерный, ритмический строй «Часов» не вызвал на этот раз возра­ жений редактора? Думаю, прежде всего по­ тому, что в этом случае автор победил,так сказать, не упрямством, а умением, удач­ ным. решением задачи. Кроме того, дакти­ лические ритмы «Часов» не навязчивы. Дак­ тиль то появляется, то исчезает, притушевы- вается, в то время как глава «Ленька Пан­ телеев» явно и откровенно написана сти­ хами, которые лишь по прихоти автора не были почему-то разбиты на строчки. 5 «Часы» — уже не очерк и не хроника. Здесь автор сдавал экзамен на художника. Ведь история Петьки Валета — вымышлен­ ная история. Работая над «Часами», я, мо­ жет быть, не впервые, но на этот раз в полной мере, испытал то, что Гете называл Lust zu fabulieren, радость придумывания, сочинительства (у древних это состояние обо­ значалось еще точнее: р а з д о л ь е в ы ­ д у м к и ) . Работа шла по всем направлени­ ям: и над языком, и над фабулой, и над композицией... Чтобы понять, как много я тогда потру­ дился, достаточно сравнить журнальный ва­ риант повести 1 с книжным. Тут я не могу не вспомнить, что в работе над «Часами» большую, и на этот раз конкретную, по­ мощь оказал автору редактор. Конечно, к этому времени я и сам уже несколько вырос творчески Помогало мне общение и друж­ ба с Маршаком и Шварцем. Я начинал кое- что понимать, кое в чем разбираться. Но во многих случаях, ощущая несовершенство своей работы, понимая каким-то внутрен­ ним чутьем, что делаю что-то не то, я не видел перед собой верного пути и вел се­ бя так, как ведет себя в подобных случаях только что народившийся кутенок — тыкал­ ся носом то в один, то в другой угол. И вот тут мне очень помог издательский ре­ дактор Лидия Корнеевна Чуковская. Об этой редактуре я могу сказать, что она бы­ 1 См. журнал «Пионер», 1928, № 15, 16, 17,