Сибирские огни № 11 - 1972

ранга и возраста, вскакивали на стулья и пели во всю глотку. Сродни этим выход­ кам были тогдашние особенности англий­ ской школы физиков, о которых почтитель­ но отзывается Капица: «Тут часто делают работы, которые нелепы по своему замыс­ лу... Оказывалось, это просто замыслы мо­ лодых людей, а Крокодил так ценит, чтобы человек проявлял себя!» ...Не ясно ли, что писатель Данин разре­ шил одну ир задач, стоящих перед науч­ но-художественным произведением, иначе, чем подсказывал Данин-критик. В «Резер­ форде» он не ограничился картиной научного поиска, «драмой идей» (хотя об этом в книге сказано много). Он воссоздал зри­ мый, нисколько не похожий на икону, образ своего героя. Притом образ этот отнюдь не оторван от научного поиска, который ве­ дет Резерфорд; мы узнаем, какой след он оставил в науке, как приходил к своим открытиям. Но для меня, читателя, образ самого Резерфорда имеет первенствующее значение. Он живет в моем сознании, и, может быть, поэтому я прощаю автору смерть героя, написанную чуть сентимен­ тально. На 600-х страницах я настолько сроднился с Резерфордом, что почти готов простить эти чувствительные сцены, ес­ тественные, как при потере близкого чело­ века. Тем более, книгу завершает конец, написанный на уровне драмы (на этот раз, не драмы идей, а горя человечества, поте­ рявшего гения). На панихиде в Вестмин­ стерском аббатстве не произнесли ни едино­ го слова о заслугах и достоинствах усопше­ го. Ни слова. В этом не было нужды. «И субдекан аббатства, обращаясь к небу, или к истории, к природе, или к жизни, к роду человеческому, или к вечности, ко всему, к чему можно обратиться на Ты с большой буквы, сказал: «Мы благодарим тебя за труды и дни брата нашего Эрнеста!» Этим я хотел бы ограничиться, если б тут не был зарыт секрет — предмет спора о восприятии научно-ХУДОЖЕСТВЕННО­ ГО жанра... Поэтому продолжу разговор о научных проблемах, о месте науки в книге о Резерфорде. Об этом сказано много, убе­ дительно, умно и далеко не языком науки, а куда чаще (впрочем, не всегда) тем языком искусства, который способен, в принципе, передать самую суть научного открытия, обращаясь к обобщению, к равно­ ценному образу. Данин показал, как развивались многие научные идеи, как ученые, разделенные материками, часто ничего не зная о ходе работ у соперника, шли, как говорится, «ноздря в ноздрю» к общим открытиям. Интересно прослежена роль «случая», иногда способствующего, иногда надолго откладывающего формулировку открытия, которое, казалось, было в руках ученого,— не раз случалось подобное и с Резерфордом. Проиллюстрировав это последнее наблю­ дение на нескольких примерах, Данин пи­ шет: «История физики — очень старая пье­ са, всего больше похожая на драму. Так оставим легенду о легкости и простоте (открытий). И заодно и образы ученого — альпиниста, следопыта, разведчика. Эти образы только украшают рассказ, но не проясняют психологической трудности ис­ следовательской работы. Работа! Работа! — вот единственно нужное слово, прозаически захватывающее почти всю поэзию исканий ученого». И еще так: «Иные деятели науки, даже высоко одаренные, уподобляются человеку, ненасытно глядящему в оконное стекло ночного экспресса: оно посылает ему только его собственное отражение, и он не замеча­ ет мира, летящего мимо (нарциссы нашего века стоят не настоятся у застекленных две­ рей поздних электричек)». Впрочем, дальше Данин описывает и случаи поразительной интуиции, дара угадывания, ныне изучаемо­ го эвристикой, сближающей работу ученого и поэта. Но ведь сказано давно о внезап­ ном озарении — оно приходит и к ученому, и к художнику только тогда, когда заверша­ ет длительный процесс: яблоко ли это Ньютона, или черная галка на белом сне­ гу, помогшая Сурикову в решении простран­ ства и цвета «Боярыни Морозовой». «Открытие нейтрона далось исследовате­ лям и потом и чудом интуиции»,— так под­ веден итог размышлениям Данина. Конечно, мне по силам оценить уровень, на котором излагаются в книге физические идеи, открытия нашего века. И все же я сделаю одно критическое замечание. В ста­ рой своей статье Данин писал, что это пло­ хой признак, если читатель пропускает в книге все про науку и читает все про людей (или наоборот). Вероятно, из числа читате- лей-гуманитаров я не самый тупой, но вре­ менами мне все же казалось, что науки в «Резерфорде»— избыток, слишком она де­ тальна, да, может быть, не все рассказано о ней языком художника. Так что это значит? Пожалуй, только то, что модель научно-художественного жанра, какой она сформулирована Даниным в 1960 году, в жизнеописании ученого оказалась перекошенной. Это подтверждают оба от­ ступления от модели, которые проявились в «Резерфорде»— и то, которое оценено вы­ ше большим плюсом (многомерный образ ученого), и то, что заслуживает некоторого минуса (избыток науки на уровне ее попу­ ляризации). И то и другое лишний раз под­ тверждают, что научно-художественное произведение — разновидность художествен­ ной прозы, художественного очерка. III. КРАЕУГОЛЬНЫЕ КАМНИ ВОЗВОДИМОГО ЗДАНИЯ Трудно решить, когда Борис Агапов за­ ложил краеугольные камни нового интел­ лектуального и художественного здания. Случилось ли это в 1960 году, когда на страницах первой книги альманаха науч­ но-художественного жанра «Пути в незнае