Сибирские огни № 11 - 1972

дьявола! Не трясите стол!» Кроу нечаян­ но застиг величие в момент униже­ ния. могущество в момент слабости и, потрясенный, пытается незаметно, ногой, пошатнуть стол, чтобы подлинная причина неудачи не была осознана постаревшим Ре­ зерфордом. Этим эпизодом начато повество­ вание, не столько из-за его выразительности или как своего рода «интродукция». Эпи­ зод понадобился Данину, чтобы определить авторскую позицию при отборе биографиче­ ских материалов. Оказывается, и по поводу этой записи Кроу, как и по другим собы­ тиям из богатой биографии Резерфорда, су­ ществуют сомнения, разногласия: в сотнях писем, десятках воспоминаний постоянно встречаются разночтения, документы поле­ мизируют друг с другом. Так вот, Данин заранее предупреждает читателя: из сви­ детельств современников он выбирает те, что работают на его з а м ы с е л , которые надежно служат его целям. Отбор деталей, эпизодов — это форма творчества, работа, близкая к художествен­ ному вымыслу. В ткани реалистического произведение, хотя бы и романа, вымыслу, казалось бы, поставлены пределы. Тем бо­ лее — у писателя, опирающегося на свиде­ тельства современников. Конечно, образ ученого сформировался после того, как Д а­ нин освоил весь богатейший документальный материал о прославленном физике, но не ра­ нее. чем все факты были пропущены через собственный человеческий и писательский опыт. Практически Данин уже знал, какие свидетельства современников принимать, ка­ кие — отбрасывать или оспаривать. Это ли не работа художника? И, конечно, всем этим не ограничивалась работа писатель­ ского вымысла в жизнеописании Резер­ форда. Данин, как и всякий художник, «догадывается» о мыслях и переживаниях своего героя, иногда оговаривает этот свой авторский произвол или прикидывает, как бы поступил в этом случае беллетрист, ко- кую бы сценку тут изобразил (этот прием напоминает частые обращения Чернышевского-романиста к «проницатель­ ному читателю»). Надо отбросить наивную веру в примитивную «документальность до­ кументальной литературы»! Конечно же, опытный писатель-психолог заполняет «бе­ лые пятна» в психологическом портрете своего героя (там, где ему не помогают письма, воспоминания и пр.). А как же быть с первым соблазном, подстерегающим, по словам Данина-крити- ка, каждого автора научно-художественно­ го жанра: «с попыткой изобразить ученого во всем многообразии личности»? Как уви­ дим, Данин-писатель не придал этой «опас­ ности» какого-либо значения. В том-то и достоинство книги, что на ее страницах жи­ вет яркая личность, характер, исполненный противоречий, силы, олицетворение великой судьбы. Резерфорд сошел со страниц кни­ ги, он вошел теперь в жизнь читателя, в частности, и в мою собственную, и очутил­ ся в достойном обществе героев любимых, нередко — героев классических романов, ко­ торые запомнились на всю жизнь. Отдаю себе отчет: художественное впечатление уси­ лено тем фактом, что Резерфорд — лицо ис­ торическое, но не сомневаюсь, что добро­ совестная биография не сделала бы этот характер столь зримым, пластичным, убе­ дительным. Конечно, Данину «повезло». У Резерфор­ да богатейшая научная биография. В ре­ волюционную для физики эпоху он стоял в центре научных событий, перевернувших наше представление о природе, о микроми­ ре. В те годы изменились не только науч­ ные представления, но стала приобретать новые черты вся цивилизация — через радио­ связь, рентгеновские лучи, расщепление ато­ ма и т. д. К тому же, Резерфорд был яркой, своеобразной личностью, чудаком, украшаю­ щим мир, как говорил Горький. Он дейст­ вительно был сродни Громовержцу, но не терял и неповторимых черт сына новозе­ ландского фермера, про которого в начале его карьеры кто-то удачно выразился: «ди­ кий кролик из страны антиподоз роет глу­ боко». Но, кроме того, вся эта великая «ко­ манда» физиков, его соратников, стала еще при жизни героя обрастать фольклором, ко­ торый множился и предавался гласности.. Этот фольклор ни в малой степени не оправ­ дывает презрительных слов Г. Волкова о «байках из жизни ученых». Напротив, подоб­ но былинам, он обладает всеми чертами реа­ листического искусства, которое доносит до нас в гипертрофированных образах подлин­ ные черты жизни, действительный ход на­ учного поиска. Все это богатство инфор­ мации оказалось в руках опытного писа­ теля! Теперь попытаемся представить читате­ лям характер Резерфорда, как он склады­ вается на страницах книги, написанной — напомню — писателем, который в сконструи­ рованной им модели научно-художественно­ го жанра относился с предубеждением ко всяким попыткам «беллетризации». Приво­ жу немногие из характеристик, рассеянных по шестистам страницам текста (заметьте, те из них, которые прямо не связаны с сутью научной проблемы, над которой ра­ ботал физик). Сын фермера, одаренный и неслыханно настойчивый в труде юноша, которого на третьем курсе избрали членом философско­ го института (будущей новозеландской ака­ демии), был «божественно нормален» — фи­ зически, психически. Повезло физике! — за­ мечает Данин. Впрочем, Резерфорду тоже везло; жизнь ему во всем благоприятство­ вала, он сам говорил, что родился с сере­ бряной ложкой во рту. Характер проявлялся смолоду. Наезжая в летние вакации на ферму, репетируя млад­ ших сестер, он придумал привязывать дев­ чонок косами одну к другой — чтобы вет­ реницы не разбегались. Еще в отроческие годы он временами уходил в свои мысли, отключаясь от жиз­ ни; сверстники били его учебниками по го