Сибирские огни № 11 - 1972
дили по лесу, отыскивая грибные места, дрожал воздух от их возгласов, ауканья и смеха. Шишкин уходил подальше, в глубь леса, искал уединения. Он успокаивался здесь, среди милых дубрав, и весь мир с его повседневными радостями и печалями отодвигался прочь, суживался до размеров крохотного мирка, в котором едва уме щалась одна лишь слабая травинка, хрупкая, как человеческая душа... Хотелось на писать и эту травинку и каплю солнечного света, скользнувшего по ней живым исце ляющим теплом. Шишкин писал старательно, как ученик, и был похож на человека, делающего после долгой и тяжелой болезни первые шаги... Он написал спокойный пейзаж: с крепкими молодыми березами по кромке боло та, с густой зеленоватой хлябью на переднем плане, с высоким небом, на котором истаивают, расходятся последние облака... Но уже возникла и зрела, ждала своего часа счастливая мысль, он ее вынашивал и чувствовал постоянно в себе... Хотелось написать пейзаж, в котором бы с предельной ясностью и конкретностью выразилась любовь к жизни, к земле и людям, торжество человеческого духа, надежда на луч шую долю... И вместе с тем в нем, в этом йейзаже, все должно быть просто, значи тельно и близко сердцу каждого. Он еще не знал, не мог себе ясно представить, что это будет за пейзаж, лишь смутным предчувствием жила в нем и не давала покоя мысль об этой прекрасной, большой картине... Зимой он опять часто бывал у Крамского, дружбой с которым по-прежнему до рожил и к каждому слову которого прислушивался с особым вниманием. Тогда мод ными были «вторники», «среды» и всякие «пятницы» — собрания, на которых веселые застольные беседы, как правило, перерастали в серьезные разговоры об искусстве, вы яснялись взгляды на жизнь. На одном из таких вечеров Ивана Ивановича поразила взволнованная речь не знакомого, совсем еще молодого человека, с очень резким, красивым и решительным профилем — он стоял чуть боком, и Шишкин никак не мог рассмотреть его лица. И с удивлением думал: а он, пожалуй, даже слишком решителен для своего возраста. Молодой человек говорил напористо, горячо, ничуть не смущаясь столь почтен ной публики; говорил об искусстве, которое должно служить идеалам добра и прав ды, о картинах, таких как репинские «Бурлаки» или «Привал арестантов» Якоби... И вдруг резко повернувшись и глядя прямо иа Шишкина, сказал, как будто непосред ственно обращаясь к нему: — Когда вы пишете картину, вы уходите в нее, как в монастырь. Но вы не мо жете уподобляться послушному иноку, и ваша душа не может при этом оставаться взаперти, напротив, она должна распахнуться навстречу добру, навстречу людям... — Кто это? — спросил Иван Иванович. — Гаршин,— сказали ему.— Студент Горного института Всеволод Гаршин. Фамилия ни о чем не говорила, но сам студент понравился. И слова его запали в душу. Позднее эти слова прозвучат в устах героя рассказа Гаршина «Художники», поразившего современников своим неистовым стремлением к правде и в то же время какой-то незащищенностью. 4 Весной 1876 года Крамской уезжал за границу. Шишкин пришел проводить его на вокзал. Крамской был печален, с лицом усталым и бледным, и более чем когда- либо походил на своего Христа... Он оставлял жену с больным сыном на руках, а поездку уже нельзя было отложить — и это его угнетало. Друзья пытались развлечь Крамского, шутили, он делал вид, что ему весело, тоже шутил, советовал Шишкину «выходить из леса», дабы шире и дальше видеть и написать что-нибудь этакое беспо добное, пока он, Крамской, мотается по заграницам... И потом Иван Иванович часто вспоминал эти вроде бы в шутку сказанные сло в а в самом деле, пора «выходить из леса»! Он не понимал это буквально, как от каз от пейзажа, да и не смог бы он отказаться от того, что дороже и ближе всего на свете, но уже давно зрело в нем и крепло чувство, желание — по-своему выйти к большой, глубокой, может быть, социальной теме... А что, разве пейзаж лишен этой 8 Сибирские огни № 11 ИЗ
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2