Сибирские огни № 11 - 1972

— Ну, поиск истины, друг мой,— возражал Крамской,— это еще не есть наука. А мы, к тому же, и разговор ведем не о том. Искусство не наука, оно только тогда и сильно, когда национально. Мы с Иваном Ивановичем уже не раз на эту тему говорили. Я сознаю: есть Рембрандт и Веласкез, Рубенс и Ван-Дейк, их достижения общечеловеческие, но ведь — это общечеловеческое заключено у них в национальные формы. Вот в чем суть. И чем скорее мы это поймем, тем лучше для нас, то есть, я хочу сказать, для русского искусства. Иногда Шишкин замечал, как во время таких разговоров Евгения Александровна становилась скучной, в лице ее проступало какое-то болезненное выражение; в послед­ нее время оно все чаще появлялось у нее, это странное, пугающее выражение, дела­ ющее ее какой-то отчужденной и далекой... Может быть, ей надоели эти бесконечные разговоры о художниках, о красках и холстах, а, может, мучила ее, тревожила мысль о больном брате, доживающем в Крыму свои последние дни... Федор Васильев писал Шишкиным спокойные письма, но Крамскому еще весной с горьким отчаянием признался: «Если бы вы знали, мой дорогой, как худо вашему другу...» Он еще писал, работал над картиной, еще надеялся на выздоровление и да­ же грозился — вот только чуть полегчает — нагряну в Засеку и посмотрю, чем они там заняты, три русских богатыря... Евгения Александровна уходила к себе в комнату и, уткнувшись в подушку, плакала. — Да что с тобой, Женя, милая, ну что ты? Успокойся, все будет хорошо, по­ верь мне. Иван Иванович укладывал жену, укрывал потеплее, успокаивал как мог, но тре­ вога и ему передавалась. Надо возвращаться в Петербург, не дожидаясь осени, гово­ рил он, да и погода все равно неважная. — Ну что ты, что ты,— поспешно возражала Евгения Александровна,— у тебя же столько было разных планов! Если из-за меня, то забудь и думать об этом, работай. А это... мое состояние пройдет. Она улыбалась сквозь слезы. — Знаешь, когда родилась Лидочка, я вот так же себя чувствовала... Правда! Вот и сейчас опять такое...— Она подходила к кроватке, в которой спал четырехме­ сячный сын, поправляла одеяльце и с улыбкой оборачивалась к мужу.— Видишь? Он на тебя похож. Когда он подрастет, ты ему подаришь краски и кисти... — И он измажет нам все стены. — Пусть мажет. Правда? — Правда,— радостно подхватывал Иван Иванович. Жене становилось лучше. Погода на несколько дней устанавливалась сухая и ровная. Шишкин спешил в свои леса, ловил момент. Крамской ходил в эти дни в со­ седнее имение смотреть заброшенную барскую усадьбу. Задумал он, видимо, что-то в этом духе, готовился к новой картине. А Савицкий загорелся идеей — написать ре­ монтные работы на железной дороге и с утра до вечера пропадал теперь на станции, среди землекопов — столько там, по его словам, было причудливых фигур, разнообраз­ нейших характеров. — Это те же «бурлаки»! — рассказывал он вечером, показывая зарисовки.— Вы посмотрите, какие лица... Вот хотя бы этот старик в красной рубахе. Из деревни ушел, шестеро детей, жена... А этот мальчик... Какие у него умные и печальные гла­ за... Грешно мне будет, если я не напишу своих «бурлаков»...— говорил Са­ вицкий. — Славную вещь вы задумали,— одобрял Крамской.— Только смотрите, чтобы она не повторила уже сказанное Репиным. Взгляните на все это своими глазами, по- своему. В конце лета Крамской получил письмо от Третьякова, в котором Павел Михай­ лович убедительнейшим образом просил его добраться до Ясной Поляны — это же всего в пяти-шести верстах от Козловки-Засеки — и, «употребив все свое могущество», сделать портрет Толстого... Более удобного случая не предвиделось. И Крамской,