Сибирские огни № 11 - 1972

в старое, продавленное кресло и не спеша закуривал. Крамской, нахохлившись, стоял у окна. Отсюда открывался прекрасный вид на Исаакиевскую площадь, золотой ку­ пол собора будто плыл в высокой синеве. — Веласкез не мог бы тягаться с Крамским,— серьезно сказал Шишкин, и кресло жалобно скрипнуло под его могучим телом,— Потому что Веласкез при всем своем великом таланте как-то не затрагивает меня, не берет за живое, за душу... Знаете, я до сих пор не могу сердцем принять вот этот громадный, роскошный собор, на кото­ рый вы сейчас смотрите. Сколько уж лет прошло! А как гляну, так Москва вспомнит­ ся и Красная площадь с Василием Блаженным... Вот где душа и любовь русского че­ ловека. Отчего же так-то? — Оттого и так,— помедлив, отозвался Крамской, все еще глядя на золотой ку­ пол Исаакия,— что порой дальше собственного носа мы ничего не видим. Хотя, в сущ­ ности, вы и правы. Великое — это национальное. Вот в чем суть... А Васильев по- прежнему молчит...— круто повернувшись и скользнув взглядом по огромному шиш- кинскому полотну, он спросил: — Что с ним? — Думаю, пишет картину. — Хватит ли сил у него, сумеет ли он ее закончить? — Сумеет,— твердо сказал Шишкин.— Он при всем прочем упрямый.—И вздох­ нув, снова взялся за кисти.— Может, от упрямства своего и гибнет. — Да! — резко отозвался Крамской, скорее возражая, чем соглашаясь.— Сколь­ ко уж упрямцев погибло, не счесть. Подумать страшно! А вместе с тем и радостно от того, что есть на земле такие вот упрямцы. Шишкин в широченной, испачканной красками, блузе поднялся с кресла, встал у холста. Работая, он не стоял, а поминутно двигался — шаг вправо, шаг влево, назад — и сердито, казалось, без разбора шлепал кистью то в одном месте, то в дру­ гом, полотно обретало от этого все большую законченность, еще больше оживало, вы­ свечиваясь каждым деревом и каждой травинкой. «Тон, тон почуял,— глядя на него, думал Крамской.— Вот ведь тоже упрямец, да еще какой, сколько душевной силы, таланта и труда вложил вот в этот холст! Теперь, кажется, ему недолго «шлепать» кистью, через недельку должен, наконец, закончить»... Пришла и долгожданная посылка из Крыма — картина Васильева. Крамской за­ перся в своем кабинете, распаковал и целый час никого не впускал. Потом распахнул дверь и громко позвал жену: — Соня, Сонечка, иди-ка посмотри, что он тут натворил, этот мальчишка... Картина была небольшая по размеру, но вобрала в себя, казалось, целый мир, она дышала, жила в каком-то мгновенном озарении, и все в ней было свежо, чисто и глубоко — прозрачный воздух и мокрый сверкающий луг; и вся она была прониза­ на тревожным, трепетным светом, вся она, эта картина двадцатидвухлетнего Василь­ ева, была как глубокий радостный воздух. В те дни только и разговоров было, что об этих двух картинах — Шишкина и Васильева, Васильев да Шишкин!.. Долго не знали, кому из них отдать предпочтение. И хотя первую премию присудили Шишки­ ну, никто бы не удивился и не усомнился в правильности решения, если бы присудили ее и Васильеву. Крамской предлагал даже учредить на сей раз две первых премии. Да и деньги Васильеву сейчас не помешают. Но конкурсный Совет решения своего не изменил. Приехал Третьяков, увидел картины и, не задумываясь, обе купил. «...Мне Крамской в каждом письме описывает подвиги Ивана Ивановича, кото­ рым я по родству, во-первых, и по художественной связи, во-вторых, душевно ра­ дуюсь, Иван Иванович очень, очень много может сделать... только бы убедить его в необходимости и возможности достигнуть цели... Крамской пишет, что эти его кар­ тины еще лучше прошлогодней конкурсной... Поздравляю его со всею горячею к нему