Сибирские огни № 11 - 1972
раскинувшийся на косогоре, поднялся на каменистый бугор и задохнулся от радости: такая ширь и даль открывалась перед ним, такое высокое небо! Инстинктивно он да же поискал глазами — вот где-то там, вдали, течет Кама. И улыбнулся: никакой Камы, конечно, не было. Красная аккуратная крыша виднелась внизу, неподалеку в тени деревьев лежали пестрые сытые коровы, лениво пережевывая жвачку, совсем такие, как на картинах Коллера. Два пастуха грелись на солнышке и о чем-то бесе довали. Он подошел к ним. — Мэлер? — спросил один из них с красным лицом. — Художник,— подтвердил Шишкин. Пастух повел рукой вокруг и, подмигнув совсем как-то по-дружески, спросил не без интереса: — Гут? — Хорошо,— кивнул Шишкин, уже твердо решив, что будет писать именно здесь, этот пейзаж, эту синеватую, с почти невидимым горизонтом даль, тронувшую его не ожиданным сходством с родными местами. А может и не было никакого сходства. Может, он просто-напросто нашел то, что искал. Картина была написана в размаши стой манере, многопланово и суховато, как и многие вещи того периода, когда Шиш кин стремился с наибольшей полнотой и достоверностью воспроизводить натуру... В Дюссельдорфе жилось проще и веселее. Здесь он встретил несколько русских художников — Каменева, Дюкера, Якоби. С последним Шишкин познакомился в Ка зани, где тот заканчивал картину «Привал арестантов», а с первым ездил однажды на Валаам. Около месяца, лучшую пору лета, друзья провели в Тевтобургском лесу, писали этюды. И Шишкин изумлял всех, как всегда, своей работоспособностью. И си лой. Он завел себе необычный мольберт, железный, с которым целыми днями ходил по лесам и, казалось, не испытывал никаких трудностей. Дюкер однажды взвалил шишкинский мольберт на плечи и согнулся под тяжестью,, не сделав и двух шагов. Поздней осенью пришло из России известие: группа молодых художников отка залась писать на заданную академическую тему. Такого еще не бывало. Так реши тельно против холодного академизма никто еще не выступал. — Ай да молодцы! — взволнованно говорил Шишкин.—Четырнадцать человек... Нет. вы подумайте, какие молодцы! Честь им и слава! Знайте, друзья, с них начина ется новая эра в нашем искусстве.— Он растворил окно, и в комнату хлынул свежий колючий воздух.— Какая закуска этим дряхлым кормчим искусства, черт бы их по брал! Нет, я не могу молчать. Я должен немедленно, сегодня же написать в Россию. Четырнадцать человек! Ничего, будет больше. Я уверен. Эх, поскорее бы в Россию, домой, братцы, хочется, так хочется, что спасу нет!.. Через три года после приезда из-за границы Шишкин смог, наконец, осуществить давнюю свою мечту — издать альбом литографий. Он отобрал лучшие свои рисунки и показал Полю Поти, хозяину издательства, веселому энергичному старику. Тот еди ным махом решил: напечатаем. Выходец из парижского предместья, старик Поти ду ши не чаял в истинно русских людях, считал, что никто, кроме русских, не обладает такой глубокой и цельной натурой. Бесконечно влюбленный в Шишкина, Поти хотел влюбить в него и свою дочь, наивно себе представляя: «О, лучшей пары придумать невозможно». Но отношения Шишкина с дочерью доброго Поти были сдержанными и не сложились так. как хотелось бы старику. Холодная юная красавица не тронула шишкинского сердца, а сам он, громадный бородач, вызывал у нее лишь веселое лю бопытство и... страх. «Боже мой, в нем ни капли изящества, настоящий медведь». Вскоре дочь Поти вышла замуж за французского актера и уехала в Париж. Старик очень переживал, чувствуя себя виноватым перед Шишкиным, а сам Шишкин был за- 7® 9 »
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2