Сибирские огни № 11 - 1972

себя пальнем в грудь, сказал: «Я русский. Их бин руссиш. Уразумели? Прошу пре­ кратить». В ответ — хохот: «О, руссиш крафтменш!..» Шишкин подошел вплотную, молча взял одного из них за воротник и рывком поставил перед собой. «Ты что, не понял? Я русский!» Остальные, опрокидывая стулья, бросились на выручку. На другой день Шишкина вызвали в участок. Явились пострадавшие. Один с пе­ ревязанной щекой, у другого синяк под глазом, третий идет, как на ходулях, шея не поворачивается... Проходя мимо, с опаской поглядывали на Шишкина и торопливо отводили глаза. «Ого,— подумал он весело,— их. оказывается, было семеро!» Поли­ цейский начальник тоже удивился, недоверчиво спросил: «Так вас было семеро? А он один?» И расхохотался. Потом, словно спохватившись, насупился, согнутыми пальца­ ми постучал по столу и тихо, но твердо сказал: «Все ясно. Можете идти». Это он тем сказал, семерым, и что-то еще добавил, покрепче. Видно, стыдно ему было за них — семеро против одного. Умным оказался начальник. Но Шишкина все-таки оштрафовал на пятьдесят гульденов. «Это не за тех,— сказал он, махнув в сторону двери,— Наш полицейский тоже пострадал. Надо знать, господин Шишкин, кого бить...» — настави­ тельно добавил и, улыбнувшись, пожал Шишкину руку. Молва о русском богатыре облетела город. Уже через день Шишкин своими уша­ ми слышал рассказ о том, как «русский великан» расправился с десятью немцами, через неделю число «пострадавших» увеличилось вдвое, а «русский великан», оказы­ вается, дрался одной рукой, в другой он держал, чтобы не помять, купленную в Мюн­ хене шляпу. Какой-то вездесущий фотограф умудрился снять Шишкина и теперь во­ всю торговал его портретами. Шишкину не хотелось показываться на улицах. Его узнавали Здесь, в Мюнхене, Шишкин сделал несколько превосходных рисунков пером, ме­ стные знатоки и художники были в восторге, называя его великим рисовальщиком. И все-таки известность пришла к нему иными путями. Шишкин с грустной усмешкой говорил: «Да, выходит, кулаками славу добывать проще, чем рисунками»... Едва дождавшись весны, Шишкин уехал в Швейцарию. Живописные долины,, чистый альпийский воздух, приветливые люди — все, казалось, должно способствовать работе. В горах Оберленда он с жадностью набросился на этюды, много рисовал. Но ни этюды, ни рисунки его не удовлетворяли. Иногда на него наваливалась скука и апатия, опускались руки, целыми днями слонялся он без дела, часами сидел неподвижно, уставившись в одну точку — и видел красивые и холодные, застывшие перед глазами скалы, деревья, густые заросли дико­ го виноградника, пытался сравнивать их с валаамским или подмосковным пейзажем н не находил ничего общего. «Нет, нет,— говорил он вслух, желая быть справедливым.— Здесь все прекрасно — и горы, и леса... но все не то, все холодно... Как гравюры Иор­ дана». Его рассмешило, что далеко от России, здесь, он вдруг вспомнил профессора Иордана, с которым, будучи в Академии, и двумя словами не обмолвился. Иордан был строг, сух до педантизма и признавал гравюру только на меди. Вскоре Шишкин уехал в Цюрих, где познакомился с Рудольфом Коллером и не­ которое время работал в его мастерской, добросовестно копируя коров и думая о том, что у Коллера животные получаются куда лучше, чем у его мюнхенских приятелей Бено и Фольца. «Я до сих пор не нидывал, чтобы так можно писать коров к овец! — восклицает он,— Коллер прелесть, вполне художник в душе... Но эти коровы, громад­ ные и сытые, вгоняют меня в тоску...» Однако уроки Коллера не прошли даром. В первой же своей большой загра­ ничной картине, написанной близ Дюссельдорфа, Шишкин попытался доказать (ско­ рее самому себе), что пейзаж и животные могут вполне уживаться. В Дюссельдорфе он прожил долго и опять много писал, рисовал пером, и стал известен и почитаем дюссельдорфскими художниками именно за свои блестящие рисунки. Природа была здесь проще, ровнее и просторнее. Однажды Шишкин набрел на маленький поселок,.