Сибирские огни № 10 - 1972
тация крота. Кое-что еще. Это ведь и твои, и мои работы, и наши, и всех...—Шеф сел на стул. Откинулся, свесил руки, короткие и толстые. — Жизнь впустую,— бормотал он.— Впустую... Таня разглядывала шефа, словно впервые. Стариковская толстота содержала в себе не менее ста кило той плоти, от которой добровольно отказался Сигурд. Такой милый... Но вот зашевелились морщины, за двигались веки старика. Таня насторожилась — так в шефе проступает таинственный процесс думанья. — Сигурд,— начал он.— Ты извини, я погорячился. — Принимаю,— произнес голос. Астра обвисла всеми лепестками. Сигурд принес ее («значит, не так уж он бесплотен») — покинул, а сам витал где-то в комнате. Должно быть, у открытого окна. «Как бы шеф не закрыл его»,— забеспокоилась Таня. И пронесся торжествующий го лос Сигурда. — А я на подоконнике... Черным цветом вы подумали, шеф. г— Но что это могло дать? —отозвался шеф. — Ничего. — Поэтому я приглашаю вас серьезно поговорить со мной, Сигурд. Вы сейчас единственный и долго будете единственны. Вы — случайная удача физиков, вы — главная исследовательская сила нашего института. — Это говорит старая лиса. — Так говорили психофизиологи. Раз! Второе— мы связаны, мы две стороны одного дела — познания. Третье! Сейчас ей кажется, что она любит вас или собирается полюбить. Поверьте, в ней говорит моло дость, пышущая хорошими намерениями, стремящаяся к необычному. И вдруг такой человек! Молодой, совершающий путь в непознавае мое, в глубины! Всякая влюбится. Но, возвратясь обратно, вы станете как все. И она найдет людей интереснее вас, потому что вы человек увлеченный. А женщины не долго любят витающих мужчин, поверьте мне. Женщина — простите меня, Таня,— это земля, прекрасная, дающая жизнь, но... земля. — Никодим Никодимыч! — воскликнула Таня. — Знаю, что я Никодим Никодимыч! — отмахнулся шеф.— Сигурд, поверь мне. Уйдя из этого состояния, ты будешь несчастен, станешь то миться, поедом есть жену. Почему? Да потому, что твоя жизнь — это приключение, сокровище. Ты не простишь ни себе, ни ей, что потерял. Кроме того, ты... Помни — машина... — Я могу сказать одно,— вмешалась Таня.—Сигурд, вы мне нра витесь именно таким. Шеф ухмыльнулся, моргнул веком. — Сами видите, Сигурд, у этой особы любовь к вам сидит не в сердце, а в голове. Сердце — алогичная штука, ей-ей... Таня вспыхнула. Ей вдруг стало так совестно, так совестно.^ Она уткнулась лицом в руки, она поняла — их разговор был недостойный. Шеф коснулся ее сердца. «Этими толстыми руками, волосатыми пальца ми! И вообще, что это мужчины вдруг заговорили о любви?» Когда Та ня отняла руки от лица, шеф осторожно прикрывал окно. Выглядел он за ботливым толстым папашей. — Здесь сильный сквозняк,— говорил он, не глядя на Таню.—Мы обо всем с ним договорились... мысленно. Я понял его и дал ему две неде ли отпуска на устройство и раздумья. Не сердитесь на меня, я защищал достояние коллектива, вы — свое. Бросьте-ка все это, право, бросьте!. А? Я как отец...— и он пошел, тяжело потянул за собой ноги. Таня уви дела, что, при всей официальности его черного пиджака и черной ба бочки, обут он в домашние туфли в форме ржаных лепешек.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2