Сибирские огни № 09 - 1972
К. Гольдони в постановке П. Цетнеровича. Эту постановку рецензент назвал «зрели щем, полным безмятежного веселья и ра дости».1 Многие критики считали, что сцена теат ра военного времени должна быть отдана исключительно героям сражений, и сурово относились к вторжению легкой комедии, к развлекательным жанрам. Даже постановка русской классики, не говоря уже о западной, казалась чем-то предосудительным, второ степенным. Но практика театра опрокинула все эти теоретические выкладки. Очень скоро театр вынужден был отой ти и от линии открытого противопоставле ния света и тьмы, добра и зла, сил реакции и прогресса. Появляются спектакли, где раскрываются психологически сложные кол лизии, где торжествуют полутона и внутрен ние конфликты.* 2 Уже в середине 1942 года «Красный фа кел» обращается к русской классике. Стрем ление наиболее полно раскрыть и воспеть русский характер приводит В. Редлих к мысли о постановке «Зыковых» М. Горько го. В образе Антипы постановщик видит прежде всего «неуемный широкий русский характер»3 и задаче его раскрытия подчи няет все линии и компоненты спектакля. Первым исполнителем роли Зыкова был А. Аркадьев. Затем его сменил Ф. Евдоки мов, создав более сочный жанровый рису нок роли. Его Антипа — более широкий, раз машистый и очень русский человек. Черта ми умного, тонкого человека наделил Анти- пу третий исполнитель этой роли Н. Михай лов, вошедший в спектакль уже в 1951 году. Антипа Зыков в краснофакельской трак товке не видит вокруг себя правды, к кото рой рвется его душа. Он, энергичный, неза висимый, жадный до дела человек, который сам, «своей рукой жизнь свою возводил», разочаровывается в своем классе, начинает ощущать бесцельность своего существова ния. С неодолимой силой потянуло его к Павле, девушке, показавшейся ему простой, доброй, искренней. Захотелось «прислонить ся к доброму». И здесь Антипа потерпел крах. Не в том дело, что Павла оказалась лживой и лицемерной святошей, не в том де ло, что она сближается с сыном Антипы Ми хаилом (артист С. Галуза) — не за его сле поту осуждали Зыкова постановщик и испол нители. Зыков захотел спокойствия, сделал попытку спрятаться за доброту от жизни. А настоящий русский характер — неизменно в кипении дел, пассивность для него равно сильна смерти.4 В таком прочтении роли звучал дух времени, когда в понимании театров и зри телей хищники-накопители становились про сто «русскими людьми, а русское оказыва'П . К в и т и н с к и й . «Хозяйка гостиницы». «Советская Сибирь», 13 июля 1945 г. 2 См. «Историю советского драматического театра», М., 1969, стр. 58. 3 В. Р е д л и х . Спектакли и актеры. «Совет ская Сибирь», 15 июля 1945 г. ' Из беседы с Н. Михайловым 4 февраля 1968 г, Новосибирск. лось синонимом хорошего». Не случайно Б. Галанов в своем отзыве на «Зыковых» во время московских гастролей «Красного факела» в 1953 году отметил в трактовке Антипы черты идеализации: «А ведь при чтении пьесы ясно видно, что сильная воля Зыкова переходит в деспотизм, что деятель ная его натура отравлена духом стяжатель ства».1 И в образе Софьи актриса К. Гончарова подчеркивала прежде всего волевое, актив ное начало. Понимая невозможность найти счастье в своем кругу, Софья верит, что при дут честные, хорошие работники, что «жи вет и растет другая... Русь». Павла в исполнении М. Вячеславовой представала олицетворением нравственного уродства. Насквозь лживая, она лицемерит в любую минуту жизни. Как змея, жалит она Зыкова в самое сердце: «Не люблю я вас. Я люблю Мишу». Это не гордое при знание любящей женщины, а визг и цара панье кошки, которой наступили на хвост, не дали поиграть с Михаилом2. Павла и в исполнении В. Капустиной, позднее вошед шей в спектакль, развенчивалась из сцены в сцену. В первом акте она как будто иск ренне говорила о любви, двигалась плавно, мягко. Она сама уверена, что она хорошая «и никому зла не желает». Потом Павла все более меняется, падают покрывала го лубиной чистоты, благолепия. Голос ее те ряет свою мягкость и звучит временами резко, вульгарно. И. Соловьева осуждала В. Капустину за излишне злой рисунок роли, слишком от крытое разоблачение философии своей ге роини. При этом критик не учитывал, что рожден был спектакль в другую эпоху, в период войны, когда лживость, лицеме рие, коварство имели совершенно точный адрес и ненависть к ним душила гневом. Но, видно, на крепких дрожжах действенного замысла был замешан спектакль, если на целых 12 лет он — один-единственный — пе режил время своего рождения. Такой чести не удостоились ни «Волки и овцы» А. Островского, ни тургеневский «Ме сяц в деревне» — спектакли, поставленные в те же годы В. Редлих в содружестве с художниками С. Белоголовым и И. Назаро вым. А были они не менее психологичны и по-своему глубоки, чем это объяснить? По отзыву П. Квитинского, в исполнении К. Гончаровой роли Натальи Петровны («Месяц в деревне»), несмотря на «искусно отчеканенную форму», не было найдено нот искренности и душевной теплоты. Пробужде ние страсти к студенту Беляеву «не переда но с той силой, которую хотелось бы наблю дать». Вот мы и получили ответ на наш вопрос. Тщательно воссозданная в обоих спектаклях неподвижная душная атмосфера дворянского усадебного быта со спокойным 1 Б. Гг Тл а н о в . Поиски глубоких решений. «Литературная газета», 15 августа 1953 г. 2 М. В я ч е с л а в о в а . Моя работа над об разом Павлы, «Советская Сибирь». 10 июня 1945 г.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2