Сибирские огни № 09 - 1972

ной. Но она очень близко к сердцу принимала Алешкину боль и без колебаний приняла бы эту боль на себя... Чувства Тамары мало чем отличались от чувств бабушки. А мне тоже было жаль сына. В той ли, как у женщин, мере, судить не берусь. Но в моем отношении к конфликту оставалось немало места и трезвой решимости воспи­ тать Алешку честным человеком, для которого интересы других людей совсем не звон­ кая фраза и который умеет заставить себя поступиться собственными желаниями и собственными интересами ради блага товарищей, родных, друзей. Я не поручился бы, что точно соизмерил наказание и провинку. Вероятно, в гне­ ве рука моя оказалась излишне жесткой. Но и тогда, в день конфликта, и сейчас, почти через семнадцать лет, я не испытываю угрызений совести. Алешку следовало нака­ зать. Примечательно: уже на следующее утро он и сам согласился, что поступил пло­ хо. Впрочем, тут же добавил: — Ага, знаешь, как больно было... И еще одно небезынтересно. Воспоминание об этом конфликте врезалось в его память. Он до сих пор нет-нет да и заговорит о давнем. Но заговорит уж е с улыбкой. Любимое лакомство В ту пору открылся, точнее приоткрылся, еще один, но не столь болезненный путь к Алешкиной душе. ж Наш сын не был приучен к конфетам. Вышло это не преднамеренно и без особых на то усилий с нашей стороны. Зато любил он сгущенное молоко и, когда нам удавалось купить банку-другую, Алешка откровенно радовался. Лакомился он на свой лад. Просил проколоть с краешка банки две-три неболь­ шие дырочки и потихоньку высасывал сладкую массу. На лице у него было такое блаженство, что у нас не хватало решимости отобрать лакомство. Понимали, что про­ являем слабость, что, наглотавшись сгущенки, Алешка будет капризничать за обедом, что сладкое вообще полезно в меру... Понимать понимали, а, купив очередную банку, покорно прокалывали отверстия в донышке. Но однажды я решил проявить отцовскую твердость. — Ну, хватит, хватит тебе тянуть,— сказал я.— Нельзя есть одно сладкое. Алешка отставил банку. Однако через несколько минут я снова увидел ее у него в руках. — Приказание отца для тебя — пустой звук? — прикрикнул я.— Отнеси банку в буфет и не смей сегодня прикасаться к ней. Сгущенку у тебя никто не тронет, но получишь ты ее завтра. Ох, как неохотно он отнес банку с сине-голубой этикеткой! И потом, занявшись строительными кубиками, нет-нет да и поглядывал в сторону буфета. А я вдруг вспомнил, что мне надо сходить в магазин за хлебом. Это было моей обязанностью — покупать хлеб. Я тотчас подумал о сгущенке, которую Алешка поставил в буфет. Как только я уйду, он, конечно, бросится к любимому лакомству... Строго-настрого запретить? Но подействует ли? Да и можно ли всегда и во всем — запрет, запрет, запрет!.. Целесооб­ разно ли? — Вот что, сынок,— обратился я к Алешке.— Мне надо отлучиться. А ты поси­ дишь дома... Банка с молоком, ты знаешь, где. Но я надеюсь, что ты не полезешь за нею. Ты ведь самостоятельный человек и уже способен потерпеть... Надежда, что Алешка не поддастся соблазну, была очень слабая. Вернее же, ее почти не было, и, возвращаясь через полчаса домой, я решил ни о чем не спрашивать сына. Даж е ругал себя за нелепый эксперимент. И над кем? Над таким крохой! Алеш­ ке явно не под силу сладить с соблазном. Ведь он даже при мне, когда была реальная опасность немедленного окрика, тянулся к заветной банке...