Сибирские огни № 09 - 1972

инженера, решил меня, мальчишку, заставить обращаться к матери и к нему на «вы»: так-де заведено у всех интеллигентных людей... А мне было непонятно. Более того, мне было горько. Как же так! Мать и отец — самые дорогие на свете люди. Почему же я должен говорить им «вы», словно посто­ ронним? Отец настаивал, даже отправлял меня в угол на колени, но я, все более ожесто­ чаясь против непонятного и явно обидного для меня требования, упрямо говорил ро­ дителям «ты». Подчеркнуто — «ты». Переломить меня так и не удалось. С Алешкой у нас установились очень доверительные, дружеские отношения. Ни о каком «выканье» внутри семьи не могло быть и речи. Более того, в первые год-полтора ребенку многое позволялось и разрешалось. И совсем не потому, вернее, не просто потому, что мы души не чаяли в своем ненаглядном дитяти. Сын в буквальном, а не в переносном смысле делал первые шаги, произносил первые слова, совершал первые поступки, и мы радовались самому факту, что ребенок идет, говорит, делает. Ведь самоутверждался новый человек! Алешка был центром, вокруг которого у нас все вертелось. И это привело не только к тому, что он привык к своему особому положению и к похвалам (вспомним его обиду после того, как он перестал плакать в детском саду). Это сделало ребенка стихийным эгоистом. И как когда-то меня самого оскорбило требование обращаться к отцу на «вы», так теперь Алешка упрямо отказывался признать, что посторонние люди имеют права, в чем-то превышающие права родной матери и родного отца, что им, этим чужим людям, надо говорить «вы», ни в коем случае не мешать, а уж о тре­ бованиях к ним не стоит даже заикаться. Объяснения не всегда помогали. Мы вынужденно покрикивали и даже наказы­ вали сына, хотя и было ясно, что окрик — далеко не лучшее средство воспитания. При­ знаться, я считал и считаю, что вряд ли возможно обойтись без наказаний, которые, не унижая ребенка, все-таки чувствительно ущемляют его желания. Иначе не избежать искривления в становлении характера. Вряд ли возможно обойтись и без принуждений. Я на собственном опыте убе­ дился, что любая, даже самая интересная творческая работа таит в себе уйму не про­ сто утомительных, но я очень скучных операций, что приходится делать внутренние усилия, переламывать, перебарывать желание все бросить, если не навсегда, то хотя бы на часок-другой. Но как хотя бы подступиться к тому, что поможет научить ребенка умению при­ нуждать самого себя, воспитать в нем одну из самых высших способностей человека? Опять помог случай. В тот вечер мы с женой вернулись домой в начале восьмого. За Алешкой в дет­ сад сходила соседка. Он устал нас ждать, к тому же проголодался. Тамара собралась, было, наскоро сварить кашу. Но Алешка пожелал картошки-толченки. Тотчас был вытащен и поставлен посреди комнаты таз с картошкой, разысканы , три ножа — два побольше для нас и третий, поменьше, для Алешки. — Хочешь картошки, помогай чистить,— сказала Тамара. Алешка неумело принялся за работу, срезая кожуру чуть ли не в полкартофели­ ны толщиной и умудряясь все-таки оставлять огрехи. Мы не делали ему замечаний: ничего, не сразу Москва строилась, научится! Однако наш дорогой помощник (таз с табуреткой был ему по грудь) неожиданно бросил нож. — Уже надоело? — огорченно спросила Тамара.— А я-то надеялась... — Напрасно ты подумала так о сыне,— вступился я за Алешку.— У него просто онемели пальцы. Он сейчас разомнет их и снова начнет работу. Что ему стоит очистить пять картофелин! Он ведь мужчина. Он непременно справится еще е пятью картофе­ линами... Алешка, хотя и не очень охотно, однако принялся опять за дело. А я, как только он сладил с первым клубнем, сказал: — Ну вот, одна картофелина готова. Теперь осталось четыре.