Сибирские огни № 09 - 1972

Он почти угадал, мой мальчик. Мысли у меня действительно были о том, что воспитали мы, кажется, хорошего парня. Но, кроме того, думал я о нашем дашкозском роде, который из поколения в поколение, так сказать, совершенствуется: дед мой был малограмотным крестьянином-бедняком, отец стал квалифицированным рабочим, я — инженером, а мой сын поступил в университет, добрая половина студентов которого уходит в науку. А еще мелькнуло вдруг желание взяться да и написать о разных слу­ чаях из жизни нашей семьи, о том самом воспитании, которое сын назвал правильным. Но в ту пору я не рискнул сделать это. Цыплят ведь по осени считают. А осень еще тонула в неясной дали... Многое и теперь туманно, хотя кое-что уже прояснилось. Именно поэтому я и попробую рассказать о самом, с моей точки зрения, бесспорном или важном. Почему я не хотел сына Я не хотел, чтобы первым ребенком у нас был сын. Уж очень трудными оказались для меня, солдата, военные годы. Не говорю о боях: я был пехотинцем и знаю не понаслышке, что такое атака. В июне сорок четвертого, после того как мы прорвали три линии фашистской обороны, в батальоне нашем осталось семь человек. Нет, нас не отвели на переформировку. Нам приказали влиться в соседний батальон, и вскоре, взгромоздившись на самоходку, мы помчались вдогонку за немцами... Через месяц боев уже от всего нашего полка оста­ лось что-то около полусотни бойцов. Но, честное слово, не это самое трудное на войне, на которой, конечно же, и кале­ чат, и убивают. Война представляется мне, прежде всего, непрерывной изнурительной работой. Слякоть или невыносимая жара, болото или мерзлая, словно окаменевшая земля, день или ночь — все равно работай. До изнеможения, до отупения... А ведь кроме опасностей войны и оглушающего труда были еще и муки голода, холодных зимних ночей и особенно рассветов, походы, когда спишь на ходу не в пере­ носном, а в буквальном смысле слова. Каюсь, я не хотел, чтобы все это выпало моему сыну, и мечтал о дочери. Но родился сын. И тогда, в молодости, я толком не знал, и теперь, когда мне вот-вот стукнет пол­ сотни лет, плохо представляю, как должен вести себя с младенцем отец. Вероятно, я в чем-то неправ. Но мне кажется, что пока ребенок не начал говорить, главная роль не только в уходе, но и в том элементарном воспитании, которое возможно для детей такого возраста, принадлежит матери. К тому же, в первые два — два с половиной года ребенку слишком многое прощается. Вспоминаю, право же, показательный случай. Однажды вечером Тамара что-то шила. Сын, которому недавно исполнилось два года, сначала играл на матерчатом коврике в углу комнаты, а потом вдруг направился к столу и сосредоточенно стал тя­ нуть ручонку, пытаясь достать что-то. Мы не сразу поняли, что именно его заинтере­ совало. А он, не достигнув цели, все так же молча отошел подальше от стола, разгля­ дел издали заинтересовавший его предмет и опять направился к столу, вслепую шаря ручонкой (стол был выше, чем наш Алешка). Мы поняли: он пытается добыть ножни­ цы, которые на свету заманчиво поблескивали. Это был едва ли не первый вполне самостоятельный поступок сына, и мы не мешали. Алешка нащупал-таки эти ножницы, даже названия которых он не знал, и молча потащил их к себе в угол. А мы обрадованно и торжествующе переглянулись с женой: ведь сын-то растет и соображать начал!.. А уж после этого Тамара первая всполошилась: не укололся бы мальчонка. Впрочем, объяснять ребенку опасность острых ножниц было затруднительно. Не колоть же его, в самом деле! И мать попросту отобрала их, вызвав горькие слезы. Сын