Сибирские огни № 08 - 1972

Впрочем, нигде так быстро не сходятся женщины, как в родильных домах и таких вот специальных женских отделениях. Словно предназна­ ченье их, само женское естество, причастие к общей тайне объединяло их в единое содружество, в особый клан. Елизавета Михайловна уже думала об этом прежде, но забыла свои мысли и только теперь, попав в такую палату через много лет, с ясно­ стью необыкновенной вспомнила, жила ими, точно и не было этих лет. Странно, но лежа в грубой белой рубахе со штемпелем на подоле, с завязками на груди, точно такой же, как у десяти других женщин, пользуясь таким же застиранным байковым халатом, слушая бесконеч­ ные откровенные семейные истории и такие смачные анекдоты по вече­ рам, что сестры прикрикивали за взрывы хохота, она чувствовала себя гораздо моложе, почти такой же, как тридцатилетняя кокетливая Надя, лежавшая месяц для сохранения беременности, или даже Ира. Только некоторые задерживались, как Надя или Ксенофонтовна — очень пожилая, с вздутеньким животом над высохшими дряблыми нога­ ми, в котором все чего-то искали и нащупывали врачи,— к ней одной и профессора привозили. В основном же палата отличалась текучестью. Елизавета Михайловна посмеялась даже мысленному выражению. Сло­ во «текучесть» не сходило с языка мужа, главного инженера трубного завода. Но тут текучесть никого не волновала: отлежал три дня — выме­ тайся. Сама она попала сюда поневоле: не рожать же людям на смех, когда у сына вот-вот второй появится — не прикажете ли в одну коляску положить? Ладно— молодые на юг уехали и внука с собой прихватили (март в Сухуми отличный) и ведать не ведают о ее легкомыслии. Она нарочно попросила устроить ее в другом районе — в своем слишком многие знали их. Дожидаясь отъезда сына, мучаясь рвотой и головокруженьями, придумывая причины, она затянула срок, а теперь вот осложнение, не отпускают домой. В больницу шла с тяжелым чувством, не зная, чего больше страшит­ ся: операции или пребывания в палате, наполненной острыми больнич­ ными запахами, глупыми, пошло-предметными разговорами. Она с са­ мого начала решила держаться просто, но сдержанно, не раскрываться попусту, не разрешать каждому лезть в ее дела и душу. Сейчас, когда главное позади, она покойно сидела на кровати, опустив ноги, скинув одеяло, не стесняясь своего большого, даже гро­ моздкого тела, втиснутого в рубаху. Сразу после родов она располнела и ничего уже не могла поделать с этим. Одетую и подтянутую, полнота не безобразила ее —выручал высокий рост. Однако крупные, приятные в молодости черты казались теперь сработанными грубой, небрежной рукой. И все же в лице и больших голубых глазах — она знала — бы­ ли и сила, и внушительность. Бездельно слушала Елизавета Михайловна побасенку Ксеиофон- товны про какого-то покойничка Чябрикова и чувствовала, как ее «отпу­ стило»: отошли волнения по поводу окончания третьей четверти в шко­ лах, недовольство начальством, нажимавшим на проценты, внезапная холодность к мужу, болезненное, ревнивое беспокойство за внука. Ни о чем не думалось и было интересно насчет этого Чибрикова, сообразив­ шего на пасху наметкой рыбу в Чике ловить. — Нет и нет его, пошли, поглядели — одна наметка, а старика нету. Значит, берег обвалился —и он под лед. Искали его, искали, так и не нашли,—тек, шелестел голос Ксенофонтовны, подчиняя себе обшир­ ную палату.—И представляете, на другой год, опять на пасху, надо же тому быть, пошли мужики с наметками. Вот один и кричит: «Я пень, вид-