Сибирские огни № 08 - 1972

внимание широкой общественности. Совер­ шенно отчетливо звучало требование идти путем реализма, отвергая формальные эк­ сперименты во имя истинного новаторства. Что же показал первый сезон перефор­ мированного и обновленного «Красного фа­ кела»? » Возобновление «Любови Яровой» за­ три дня, возобновление спектакля В. Ф. Фе­ дорова «Гоп-ля, мы живем!», спектакля Н. Веселова «Слуга двух господ», наконец, «На всякого мудреца довольно простоты», «Поэмы о топоре», поставленных в разное время разными режиссерами, еще ничего не говорило о новосибирском курсе театра. Новое началось с момента, когда В. Фе­ доров выпустил экспериментальный спек­ такль «Виндзорские граждане», а, в про­ тивовес ему, совершенно традиционным способом Аксель Лундин поставил «Фуэн- те Овехуну» и «Мой друг». В работе В. Федорова присутствовала та полемическая острота, которая заставила шекспировских «Виндзорских проказниц» переименовать в «Виндзорских граждан», применить ряд приемов, рассчитанных на эпатирование зрителя (непрерывные драки, пощечины, зуботычины, стихи Блока в ус­ тах сводни Квикли и ей подобных героев). «Уж полночь близится, а Фальстафа все нет»,— распевали исполнители и лихо мар­ шировали под песню «Соловей, соловей, пта­ шечка». Арсеналом буффонадных средств режиссер стремился дискредитировать всех без исключения героев. Сплошной галереей отвратительных рож, грязных распутников, чревоугодников, лицемеров и идиотов пред­ стала в спектакле буржуазия эпохи Воз­ рождения. С точки зрения формального ма­ стерства, режиссер достиг несомненного ус­ пеха, но зрители в своем большинстве спек­ такль не приняли, не без основания отметив в нем черты вульгарного социологизирова­ ния. На специально устроенном диспуте бы­ ло выражено недоумение и раздражение за- силием формальных приемов. Спектакль вскоре сошел со сцены «Красного факела». В противовес направлению эксперимента и поиска, театр сделал попытку создания легкого, «доступного» спектакля. Постанов­ щик «Фуэнте Овехуны» А. Лундин смонти­ ровал в пределах одного спектакля множе­ ство выверенных эффектных трюков, раз­ ностильных приемов изображения «краси­ вой» Испании. «В результате,— писал Ал. Арсеньев,— получился «доходчивый» и «об­ становочный», но по существу провинциаль­ ный и глубоко эклектический спектакль, в котором, наряду со стилизованными какту­ сообразными зубцами крепостных стен, фи­ гурировал грубо натуралистический, «сов­ сем как живой», фонтан, а рядом с натура­ листическими фигурами крестьянок высту­ пал шут с трагической и модернизированной маской пажа из песенок Вертинского».1 1 Примитивно-зрелищным способом рас­ 1 Ал. А р с е н ь е в . «Три года работы». Ново­ сибирск. 1935, стр. 22, крывал режиссер идею произведения. «Иде­ ологически выдержанной» концовкой пьесы должна была стать финальная сцена, где король, вместо удовлетворения требований крестьян, подвергал их наказанию и для полной наглядности даже становился но­ гами на спину коленопреклоненных вас­ салов. Не заблистал свежестью режиссерского прочтения и другой спектакль Лундина «Мой друг». Более других понравились новосибирцам спектакли художественного руководителя те­ атра Ф. С. Литвинова. Г. Павлов склонен был даже назвать такие спектакли, как «До­ ходное место» и «Егор Булычев», при неко­ торых их недостатках, путеводными для дальнейшей деятельности театра. «В рабо­ тах Ф. С. Литвинова есть хватка вширь и вглубь, со всех сторон, есть известная све­ жесть построения спектакля, свежесть сце­ нических трактовок отдельных образов, уг­ лубленный социально-психологический ана­ лиз их»,— писал рецензент1. Чем же так понравились спектакли Лит­ винова? С удовлетворением отмечал критик, что текст А. Н. Островского в спектакле «До­ ходное место» остался почти неприкосновен­ ным. Впрочем, это «почти» оказалось поня­ тием растяжимым, оно включало в себя не только купюры, но и «перемонтировку сцен и инсценировку (по сути дела, ненужную) писем неизвестного к Вышневской»2. Такое растяжимое понимание «неприкосновенно­ сти» в обращении с текстом классика не вы­ зовет удивления, если вспомнить, что дела­ лось это в те времена, когда постановщики в угоду моде прибегали к поразительным нелепостям. Ф. Литвинов, стремясь, по его словам, «установить социальные опосредствования», решительным образом переосмысливал об­ раз Жадова, трактовал его как человека, близкого к героям Чернышевского. «Мы счи­ таем необходимым отказаться от трактовки пьесы как слезливой комедии о злоключени­ ях незадачливого чиновника Жадова»,— пи­ сал режиссер в программе к своей поста­ новке. Совершенно неожиданным был ре­ зультат: Жадов оказался не только на вто­ ром плане, но «протест его прозвучал бес­ страстно, камерно, не получил силы и смыс­ ла социального явления»3. Произошло это потому, что личная драма героя, кровь и плоть его поступков старательно затушевы­ вались, индивидуальное искусственно отры­ валось от общественного. Однако в целом критика и зрители оце­ нили постановку «Доходное место» положи­ тельно. Отмечались свежесть и глубина прочтения ролей Полины (Баранова) и Бе- логубова (Корн). В остром плане обличения и гротеска были исполнены роли Вышнев- ского (С. Бирюков), Кукушкиной (А. Фи­ липпова). В светлой, ласкающей глаз гамме 1 «Советская Сибирь», 1933, 11 мая. 2 «Сибирские огни». Новосибирск, 1933, № 3—4. 3 «Сибирские огни», Новосибирск, 1933, № 3—4.