Сибирские огни № 08 - 1972

Потом — академия генштаба, за нею должность офицера для поручений при штабе Иркутского военного округа, должность старшего адъютанта стрелковой дивизии в Чите... Был в Красной Армии, но почти тотчас же перекинулся к белым. В собственном его изложении это звучало нейтрально: «Присоединился к чехам и Самарской учредилке». Дождь наград и чинов пролился на него в «царствование» Колчака. Последняя запись в его послужном списке более чем любопытна: «Представлен к ордену святого Владимира 4 степени с мечами и бантом (результат представления вследствие захвата власти большевиками неизвестен)». Впрочем, крах омского «правительства», успевшего даровать Смольнину-Терванду чин полковника, не остановил его служебного восхождения. В январе 1920 года, в одно из тех чисел, когда агонизирующая «белая империя черного адмирала» катилась к про­ пасти, а сам адмирал, подпираемый золотым эшелоном, преодолевал последние версты к своей ледовой могиле, на юге азиатской России родился новый генерал. Хлопали елочные хлопушки. Реял серпантин. Сдвигались над головами стаканы, а корпусной благочинный в несвойственной ему роли штабного объявляющего дважды поднимался над столом и окающей октавой с дьячковским распевом читал приказ «одного из сильнейших мира сего». «Вследствие перерыва связи с Всероссийским правительством и полной потерей связи со штабом фронта за выдающиеся боевые отличия, впредь до утверждения Вер­ ховным правителем, условно произвожу из полковников в генерал-майоры по генераль­ ному штабу и. д. начальника штаба-IV армейского Оренбургского корпуса Терванда- Смольнина». Под приказом стояла подпись атамана Дутова. В третьей книжке «Сибирских огней» за 1922 год член Сиббюро ЦК большевиков и тогдашний редактор журнала Ем. Ярославский называет Смольнина-Терванда же­ стоким и талантливым. «Талантливый» — это предостережение. Талантливый враг, зна­ чит, особенно опасный. Расчетливый. Тонкий. Эту особенность своей натуры Смольнин-Терванд демонстрировал и под крышей театра в «Сосновке». Бакич защищался в суде по-страусьи. Прячась, выставлялся. Говорил нет, после чего обвинитель или председательствующий читали бумагу— и выходило да. Говорил, не подписывал, председатель тыкал пальцем в бумагу, и выходило — подписывал. Начштакор же бил в глаза полной открытостью и даже поигрывал, пожалуй, своей д о к а з а н н о й враждебностью к рабочему делу. Раскроем том 21-й и прислушаемся к одному из этих его признаний: «Если бы у нас было оружие и огнебоеприпасы, мы стали бы продолжать войну с Советской властью и после перехода через границу, х о т я твгда я уже понял, что власть Советов крепка единением с народными массами». «Хотя» — выделено мною. Признание начштакора кажется рискованнейшим. Он словно балансирует на лез­ вии ножа. Но признания его обращены к прошлому, только к прошлому. «После перехода границы». Тогда! Теперь же — полное разоружение. «Бакич все еще черен душою, тогда как я... Я чистосердечен, как видите, и не на­ зойлив в своих изобличениях и признаниях». Яростью кипел он лишь по поводу свидетельств о негативах его натуры. Председательствующий прочел вслух весьма нелицеприятную, скажем точнее, язвительную характеристику Смольнина-Терванда из дневника полковника Троицкого, начальника оперативного отдела — ближайшего по табели подчиненного начштакора. — Подобное мог написать лишь мальчишка, юнкер, неодобрительно относящийся ко всем генштабистам,— сказал Смольнин-Терванд.— Отрицаю! Председательствующий полистал сшив и огласил другие свидетельства о начшта- коре. Вот они: