Сибирские огни № 08 - 1972

Слушаюсь и докладываю. Второго июля восемнадцатого года генерал Лебедев... — Помогаю: генерал Лебедев назначает вас... Начальником второй Сызранской стрелковой дивизии и командующим Сызран- ской группы войск Колчака. Я в чине полковника. Обкатанная дорожка военной лексики. Теперь Бакича не одолевает спотычка на каждом слове. — Дальше. Шестнадцатого февраля девятнадцатого года по приказу казачьего генерала Белова я получаю в подчинение четвертый Оренбургский-армейский корпус с производ­ ством в следующий чин генерал-майора. Затем, в долине Ишима... Помню, где, и, к со­ жалению, не помню, когда... — Но, очевидно, помните, после каких событий? События горестные. Генерал Белов фланговым движением тыла и фронта поста­ вил себя под удар красных войск и погубил всю Южную группу. Я же, приказом поход­ ного атамана всех казачьих войск России генерала Дутова, поступаю с остатками кор­ пуса в его подчинение. Чин мой тот же. — Дальше. — Дальше Анненков. Тиф. Голод... — Бегство в Китай, интернирование? — Так точно. И если продолжать, в Китае у меня снова над головой атаман Д у­ тов9. И только в двадцать первом, после двадцать пятого января, я вольный казак — в этот день в своем штабе в Сайдуне был убит Дутов. С последними словами тенью, неверной мотыльковой тенью — едва приметная улыбка. Первая улыбка со скамьи подсудимых за долгие часы процесса. Бакич мгновен­ но прячет ее, но она замечена. Карандаши репортеров увековечат ее, судебная хроника назовет и истолкует эту частность процесса. Смерть в Сайдуне, по-видимому, чем-то отрадна подсудимому. Чем же? Бакич верил в свою звезду, видел ее высоко и был уверен, что имя его останется в истории. Остряки из его штаба говорили, что их «главковерх» не совсем гож для роли Наполеона, так как не имеет ни императорского брюшка, ни императорской треуголки. Сам же он вполне серьезно принимал лестные прожекты угодников, видевших его на осиротевшем посту «верховного правителя» или даже монархом российским. С убийст­ вом Дутова Бакич уже не хотел признать над собой ничьей власти, о чем и поспешил сказать приказом, помеченным 3 марта 1921 года: «Подчиненные мне войска, как войска одного Всероссийского правительства, возг­ лавляемого адмиралом Колчаком, правительства, теперь уже не существующего, естест­ венно, не могут быть законно подчинены никому, кроме меня». П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й : Следствие утверждает, что на реке Эмиль, где подчиненный вам корпус стоял лагерем после бегства из России, царствовала, по чьему- то выражению, «диктатура лозы и пули». Вы самолично, утверждает далее следствие, резали лозу в прибрежном колке и самолично же пороли людей, военных и невоенных, а ваш конвой расстреливал солдат и казаков, заподозренных в красных настроениях, иногда по постановлениям полевых судов, а иногда и без суда и следствия. Право ли обвинение в этом своем пункте? Б а к и ч : Нет. Экзекуции отменены, я это хорошо знаю... П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й : Ну, а расстрелы? Б а к и ч : Экзекуции, возможно, и случались по злому почину ослушников... П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й : Ну, а расстрелы? Б а к и ч : Расстрелов не было. П р е д с е д а т е л ь с т в у ю щ и й : Так и запишем: расстрелов не было. Потруди­ тесь теперь собраться с мыслями и ответить еще на один вопрос. Заняв Шара-Сумэ, вы объявили город военной добычей, предметом трехдневного ненаказуемого грабежа. Здесь же утверждаете: числю себя демократом. А кем вы были в Шара-Сумэ, воскрешая Дикие обычаи царя Кучума?