Сибирские огни, 1972, № 07

этот десяток фашистов (а еще лучше — взять их в плен; как можно больше взять в плен; это желание растет по мере того, как все труднее оказывается справиться с ними. «Я никогда не любил убивать, ни при каких обстоятельствах»,— мысленно конста­ тирует Том). Незадолго до финала второй части Хад­ сон говорит себе, пытаясь разобраться в своих чувствах. «Сына ты потерял. Люоовь потерял. От славы уже давным-давно отка­ зался. Остается долг, и его нужно испол­ нить». И тут же спрашивает себя: «А в чем он, твой долг?» Внутренний оппонент отвеча­ ет: «В том, что ты на себя взял». Немедленно следует новый вопрос: «А все прочее, что ты на себя брал в жизни?» Вместо ответа автор переносит нас в комнату, где, только что узнав о гибели сы­ на и расставшись с его отцом, мечется в тоске мать Тома-младшего, женщина, кото­ рую больше других любил герой романа (остатки этого чувства живы в нем и сей­ час). «Она в это время лежала на постели в большой спальне... и кот Бойз лежал око­ ло нее. Яичницу она так и не смогла съесть, а вино показалось ей безвкусным. Всю яич­ ницу она отдала Бойзу, нарезав на малень­ кие кусочки, а сама выдвинула верхний ящик стола, и увидела почерк сына на голу­ бых конвертах со штампом цензуры, и вер­ нулась назад, и ничком бросилась на по­ стель. «И тот и другой»,— сказала она ко­ ту, разнеженному яичницей и теплом, исхо­ дившим от женщины, которая была рядом. «И тот и другой,— сказала она.— Скажи, Бойз, что же нам теперь делать?» Кот ти­ хонько урчал. «Ты тоже не знаешь, Бойз,— сказала она.— И никто не знает». Хемингуэй — мудрый рассказчик. А мы ищем ответов на мучающие нас вопросы. У философов и поэтов, экономистов и муд­ рецов, у Толстого и Кафки, у учителей про­ шлого и наших современников. Но ответов нет. Есть жизнь. Просто жизнь, и ответ на ее задачи в каждом случае свой. Но мы вправе требовать от прошлого людского опыта принципиальных, магист­ ральных указаний. Так в чем же состоял предсмертный долг Томаса Хадсона и долг его во всем прочем, что брал он на себя в жизни? «Жизнь человека немногого стоит в срав­ нении с его делом,— размышляет художник, чувствуя, как вместе с кровью утекают его последние минуты.— Но, чтобы делать дело, нужно жить». И он пытается собрать всю силу воли, дабы удержаться в этом мире. Ответ столь же прост, сколь проста жизнь. Не мудрствуя лукаво, решая зада­ чу, как и полагается, наикратчайшим пу­ тем, вспомним, что думает перед смертью Хадсон о фашистах: «Откуда в них этот остервенелый фанатизм? Мы преследовали их здесь, и мы будем драться с ними и дальше. Но фанатиками мы не были ни­ когда». Очень много нелестных слов о войне произносят Хадсон, его подруги и боевые товарищи: «Надоела мне эта война»; «Шлюха-война»; «От войны все в дерьме» и т. д. и т. п. Стоит вспомнить слова из предисловия Хемингуэя к сборнику «Люди на войне»: «Я ненавижу войну; ненавижу политика­ нов, которые сделали эту войну неизбеж­ ной. Но раз война началась, для нас оста­ ется одно — добиваться победы... Никогда нельзя забывать, против чего мы воюем. Мы деремся с фашизмом и для того, что­ бы идеи фашизма, идеалы фашизма не про­ лезли в нашу страну». Корни фашизма — не только в социаль­ ных, классовых, экономических слоях жиз­ ни, но и в том низком, мрачном, первобыт­ ном, зверском, что кроется в человеческом подсознании, в инстинктах. Именно от это­ го опасность фашизма так велика, именно этим определяется его живучесть и способ­ ность возрождаться, поражать те или иные слои общества, как метастазы рака по­ ражают вчера еще здоровые части тела. Все, что есть самого темного, унаследован­ ного человеческой психикой от прошлых эпох, сосредоточил, чудовищно развил в се­ бе фашизм. Вот почему он так ненавистен и страшен подлинному гуманисту. Вот почему было бы неправильно сво­ дить содержание романа о Хадсоне только к этой теме — локальной теме борьбы про­ тив фашистской чумы на том сравнительно маленьком участке, на котором — сюжет- но — ведет ее герой произведения. Как и все крупные писатели, Хемингуэй насыщает свою книгу общечеловеческим содержани­ ем, достигая неразделимого сплава так на­ зываемых вечных вопросов с тем преходя­ щим, временным, чем живут люди этой эпо­ хи, в какую действуют его герои. Фа­ шизм — одно из наиболее страшных зол на­ шего времени. Борьба с ним — противобор­ ство со злом в двадцатом веке. Хемингуэй ощущал это, может быть, острее, чем кто- либо другой из крупных писателей-совре- менников, ибо сам не раз брал в руки ору­ жие, чтобы уничтожать фанатиков нацио­ нал-социализма. Но когда он размышляет о целях битвы с фашистами, он видит и изо­ бражает эти цели в свете общечеловеческо­ го, вечного стремления к ратному подвигу во имя добра. И еще одно очень важно. Насколько бы крепко ни гнездилось зло в душе тех, про­ тив кого воюют положительные герои Хе­ мингуэя (а Томас Хадсон, несмотря на его пороки, несомненно, принадлежит к ним!), художник стремится разгадать, что есть в этой душе, кроме ¿ла, а если возможно, и ответить на вопрос, как зло туда проникло. Вместе с тем, его мучает и то злое, что присутствует в душе положительного героя. Вот мысли Хадсона о фашистах и о себе: «Почему ты не видишь в них убийц и не испытываешь тех праведных чувств, кото­ рые должен испытывать? Почему просто