Сибирские огни, 1972, № 07

ситуации обижено достоинство человека, но виноват тут ни кто-нибудь, но сам герой. Незабываемы у Шукшина также началь­ ственный бригадир Шурыгин, оправдываю­ щий разрушение старинной церкви наступле­ нием атомного века, самодовольно-циничный Сергей Неверов — из опубликованных в пе­ риодике рассказов «Крепкий мужик» и «Свояк Сергей Сергеевич». Они, конечно, непохожи друг на друга, ни на вереницу беспокойных, мятущихся правдолюбцев из более ранних рассказов писателя. В об­ рисовке этих героев чувствуются язвитель­ ные, иронические нотки, переходящие в сарказм. Вот Неверов. Ничего аморального вроде бы не совершает, по-своему добр к родственникам жены, к которым они при­ ехали погостить с далекого Севера. Но как высокомерны его сожаления об отсутствии) в селе шампанского и телевизоров, как. оскорбительна щедрость, вызванная стрем-( лением утвердить свое превосходство и по-1 тешить мелкое тщеславие! Вероятно, дома, в сфере привычной трудовой деятельности, «свояк» держится безупречно, «на уровне», здесь же он позволяет себе расслабиться, и тогда взору предстает антиобщественная сущность утробного мещанина. Тесный круг излюбленных характеров и ситуаций стал в последних произведениях В. Шукшина, как мы видим, несколько ши­ ре, а подход к ним — социально более зор­ ким, что позволяет говорить об усилении в его прозе исследовательского начала. Впрочем, не впервые вынуждает он крити­ ку внести существенные коррективы в уста­ новившиеся о нем представления. Одно время его упрекали в идеализиро­ ванном изображении деревни, в попытке! доказать ее нравственное превосходство над городом. Так, А. Марченко писала- о «мифологическом- характере творческого ме­ тода» автора, «стремлении облегчить кон­ фликт», заведомом искажении общей кар­ тины деревенской действительности1. От­ дельные новеллы писателя, да еще воспринятые сквозь призму его первых, во многом несовершенных фильмов, как будто давали для этого основания. Но были тут обстоятельства, которые осложняли де­ ло и заставляли повременить с вынесением сурового приговора. В. Шукшин начинал в ту пору, когда много спорили о «молодой прозе», когда «исповедальная» повесть с характерным для нее рефлектирующим героем, питомцем большого города, предлагала читателю, ка­ залось бы, единственно возможную школу ценностей от «а» до «я», так сказать, в сня­ том виде. Все, что еще стоило увидеть и освоить, находилось, с ее точки зрения, за пределами повседневного, преимущественно на дальних меридианах. В этих условиях ориентация на обыден­ ность, на мир чувств рядового сельского труженика, существовавшего где-то под 1А. М а р ч е н к о . Из книжного рая,—«Воп­ росы литературы», 1969, № 4. боком у молодого интеллектуала, была по­ лемичной, потому что выдвигала иной мас­ штаб, указывала иные пути расширения личного опыта. Недаром среди тогдашних «молодых» В. Шукшин занял особое поло­ жение, и в расхожие критические обоймы его имя не вошло. С течением времени, в ходе постепенно­ го изменения литературного климата, вы­ явилась недостаточность такого восприятия деревенской действительности, когда роман­ тический постулат мог заслонить собой изу­ чение живой «натуры», ее противоречивой текучести. Когда поиски нравственных ос­ нов шли в стороне от реальности социаль­ ного бытия личности и невольно приводили автора к противопоставлению «естествен­ ного», не оторвавшегося от породившей его почвы человека — взращенному цивилиза­ цией горожанину. Таковы у В. Шукшина могучий и добро­ душный Кондрат Лютаев («И разыгрались же кони в поле»), Степан Воеводин, сбе­ жавший из заключения, чтобы хоть день побыть в родной деревне («Степка»), не п умеющий притворяться, играть «роль» Прокопий Лагутин («Ваня, ты как здесь?!»). Таковы — и не таковы. Ибо писатель смотрит на своих героев все-таки^ со сторо­ ны, хотя и с любовью, с затаенной грустью, Он с теми, кто ушел в город и хотел бы взять с собой лучшее из того, что осталось позади. Именно лучшее, но не все, в этом смысл его позиции. Проблемы, которые он ставит, как правило, шире, чем вопрос о со-» отношении «пашни» и «асфальта», чем по­ верхностные антиномии иных славянофиль­ ствующих стихотворцев. Отличны они и от тех что мы находим в произведениях ряда талантливых прозаиков, пишущих о селе. Характерен в этой связи вывод критика Ю. Смелкова, оценивавшего сборник Шук­ шина «Земляки»: «В понятие «деревенская проза» Шукшин не укладывается, потому что не в деревне (и не в городе) видит пи­ сатель сосредоточие добра, совести, чело-/^ вечности — но в душе человеческой»1. Од-^ нако упомянутая здесь проза (коль мы уже ввели в оборот не совсем точное наимено­ вание) не едина и требует дифференциро­ ванной оценки, поэтому выводить Шукши­ на за ее пределы вряд ли правильно. Ведь именно к этой прозе, или, точнее, течению, писатель тяготеет. В сельской дей­ ствительности его занимают в первую оче­ редь нравственно-бытовые аспекты, но так или иначе они связаны с процессами со­ циальными. В частности — с усилением де­ ловых и культурных контактов между се­ лом и городом, миграцией и т. д. Широкой картины, вбирающей в себя разнородные явления и тенденции, у В. Шукшина не сложилось, но кое-что существенное он от­ разил с присущим ему мастерством неза­ урядного новеллиста. 1 ю. С м е л к о в. Сюжет и мысль.—«Комсо­ мольская правда» от 26 июня 1971 г.