Сибирские огни, 1972, № 07

бывает. Автор не склонен немедленно бить тревогу, выводить обязательную мораль. Достаточно с него, если картина соответст­ вует действительности, истинному положе- У нию вещей, и в силу этого может стать основой для, допустим, социологических вы­ водов. А если вам непременно нужна мо­ раль, то ищите ее сами... «Когда вышли из клуба, Иван стал об­ суждать манекенщиц... — Во-первых, они не в моем вкусе — худые,— сказал Иван.— А глазное, нет внут­ реннего содержания. — На кой мне черт ихнее содержание?— спросил Сергей. — Здорово живешь! — удивился стар­ ший.— Cepera, ты какой-то... Ты что? — Что? — Содержание — это все! — убежден­ но сказал Иван.—Женщина без внутрен­ него содержания — это ж... не знаю... кошмар! — Пошел ты,— отмахнулся Сергей». Вся ирония в том, что прав отмахнув­ шийся от «внутреннего содержания» Сергей: суть их интереса к приезжим именно во внешнем несходстве, но пока оно не исчез­ нет, они и как просто люди, сверстники об­ щего языка не найдут. Столь же заурядны события, описанные .в рассказе «Чудик». С героем его все время случается что-нибудь забавное, нелепое, хо­ тя по натуре он человек добрый и не лишен здравого смысла. Мешает ему то, что он меряет всех, с кем его сводит жизнь, на собственный аршин. Так, не будь он уверен в великодушии снохи, в ее способности оце­ нить «народное творчество», его родствен­ ный визит, конечно, прошел бы вполне бла­ гополучно. Характерна концовка рассказа, играющая роль своеобразного «заземления»: «Звали его —- Василий Егорович Князев. Было ему тридцать девять лет от роду. Он работал киномехаником в селе. Обожал сыщиков и собак. В детстве мечтал быть шпионом». И тут по существу проблема взаимопонимания, только взятая под иным углом зрения, и то же стремление устра­ ниться от прямой оценки происходящего, дать событию или характеру развернуться во всей его эмпирической неприхотливости. Жесткость подобной позиции, как нередко у Шукшина, смягчается юмором. Уже из этих примеров видно, какого ро­ да объективности добивается писатель, на каком якобы нейтральном фоне завязывает свои сюжетные узлы. Очевидна тенденция идти к проблеме от простейшего эпизода, происшествия, иногда даже казуса; вообра­ жение читателя должно их домыслить и укрупнить, чтобы за внешним и мимолет­ ным уловить устойчивое, закономерное. Как по осколкам собирают целое, так и чи­ тая подряд рассказы Шукшина, мы состав­ л яем себе общее представление о той со­ циально-бытовой атмосфере, в которой живут и действуют его герои. Не всегда складываясь в циклы, вещи его, тем не ме­ нее, дополняют друг друга: то, о чем в од­ них сказано вскользь, в других дано раз­ вернуто — и наоборот. Доверие к живому материалу действи­ тельности, к эмпирической данности у пи­ сателя максимальное, боязнь какой-либо не­ правды и литературщины обострена. Но не обходится и без издержек. Порой Шукшина захлестывает, по выражению одного из кри­ тиков, «инерция частного случая», и тогда из-под его пера выходят рассказы, подоб­ ные «Охоте жить», «Змеиному яду», «Вол­ кам». По ним можно судить, как свободен автор в том, что относится к профессио­ нальной культуре новеллы, технике жанра. Хорошо чувствуя разговорную речь, он лег- , ко строит диалог, умеет быть кратким и , острым в описаниях, знает, когда нужно выдержать паузу и сбить ''темп, чтобы не утомить внимание читателя. Не утомить и — склонить на свою сторону, даже если последний почти догадался, что итог будет не очень утешительным. Мастерски рассказал, например, Шук­ шин о том, какая беда чуть не приключи­ лась с двумя деревенскими жителями, Ива­ ном и Наумом, когда однажды зимой они поехали в лес за дровами. Видишь и осле­ пительный блеск снежного наста, и голод­ ную ярость неожиданно вынырнувшей из-за деревьев волчьей стаи, и сани, в которых застрял посредине поляны один из героев новеллы. Но к чему бы вся эта история, где тут художественное зерно? Наум растерял­ ся и струсил, зять же его, Иван, проявил в решительную минуту самообладание и, вернувшись домой, собирается «поучить» тестя. А кончилось тем, что милиционер предусмотрительно отводит его в кутузку, чтобы он «остыл» и не наделал глупостей... Та же локальность видения, фактогра­ фиям обеднили авторский замысел в пове­ сти «Там, вдали», давшей название книге Шукшина. Художественно правдивые под­ робности, перипетии неудачной семейной жизни персонажей произведения, Петра и Ольги, не просвечены какой-то общей и до­ статочно убедительной мыслью и тонут в потоке описательное™. Шукшину свойственно порой останавли­ ваться на полдороге: давая зарисовку угол­ ка быта, житейской коллизии, он не всегда пытается постичь их внутренний смысл. Внешняя характерность, черты житейского правдоподобия приобретают самодовлею­ щее значение, тем более, что тематический материал его прозы в данном отношении почти неисчерпаем. Среди рассказов, напи­ санных им сравнительно недавно, есть и по­ верхностные, пустоватые, вроде «Операции Ефима Пьяных» и такие, как «Хахаль», где организующая авторская мысль едва про­ ступает, а новеллистическая композиция выглядит аморфной. Однако в большинстве своих произведе­ ний Шукшин вполне владеет сырым мате­ риалом действительности, умело сводя вме­ сте на узком плацдарме новеллы поэзию, юмор и подлинный драматизм. Его персона­ жи как будто всецело погружены в быт, и