Сибирские огни, 1972, № 07
с опущенными плечами, но полагающие се бя вершителями судеб, всего лишь пешки. Уолл-стрит — артерия, по которой те чет долларовая кровь Америки. Бродвей — главная духовная вена. Тут театры. Возле Бродвея редакции крупнейших газет. Брод вей — это улица, которая являет лицо го рода. Удивителен Бродвей вечером. Взрывают ся огнями рекламы его стены, крыши, бранд мауэры. Неоновое пламя обрушивается на вас, слепит, завораживает. Несутся прижав шиеся к земле стремительные машины. На тротуаре такая разномастная толпа, кото рую, может быть, не встретишь нигде: мак- си-шубы теплой осенью, предельные мини платья, волосатые лица, совершенно голые черепа тех, кто играет в буддийскую веру — босые ноги, белые, призрачные одеяния. Гортанные крики продавцов всяческих за бав — тросточек, надувных шаров, которые, сжимаясь, издают жуткие звуки, и прочего. Я пробиваюсь сквозь уличную толпу, ста новясь свидетелем мелких сценок, похожих на кадры беспорядочно смонтированного цветного фильма. Какая-то полураздетая пьяная блондинка в окружении троих куд латых типов в наброшенных на голое тело длиннополых жилетках. Один бьет в бара бан, двое свистят в дудки. Прогуливаются. Женщина, похожая на мужчину, с муж чиной, похожим на женщину. Подросток, стоящий посреди тротуара с закатившимися глазами и иссиня бледным лицом. Впрочем, синюшность его мгновен- на: тут же лицо становится зеленым, потом багровым. Игра рекламного цвета придает лицам, толпе, машинам ощущение ирреаль ности. Мое внимание привлек уличный бала ган — похожее на склад помещение, где стояли игровые автоматы. Посетители — большей частью подростки. Парнишка опускает в прорезь двадцати пятицентовую монету, берется за ручки уп равления и становится подводником. Элек тронная игрушка помогает ему утопить ко рабль. На корабле — красный флаг. Другой автомат предлагает ему стать летчиком. Он обстреливает вражеский самолет. Еще за четверть доллара он выхватывает пистолет наперегонки с манекеном в человеческий рост. Мгновенье, и парнишка «убит». Или он «убил». Гремят выстрелы, тарахтят пулеметные очереди, ухают взрывы. Мальчишки развлекаются! Выхожу на Бродвей. Словно бросаюсь в канализационный канал. Ощущение лип кости, пота, грязи. В глаза лезут лавчонки с порнографией. Серии, журналы, романы... Любовь вдвоем в Америке не в моде. Ин струкции и книги учат любить коллективно, не просто извращенно — модно. Сальные лица торгашей порнографией безмятежны. Их не касается, что у лавочек толкутся прежде всего мальчишки. У них бизнес. А бизнес не пахнет. Поэтому рядом с цвета стыми книжками и всевозможными пособия ми на Бродвее продают любую мерзость — вплоть до инструментария извращенцев, до> резиновых частей человеческого тела. Бродвей пересекает 42-ю улицу. Знаме нитую 42-ю. Улицу-рекордсменку. На 42-й улице больше всего преступлений. Здесь торгуют наркотиками. Девушки даже днем боятся заходить сюда, на эту, внешне впол не нормальную улицу американской сто лицы. Мы рискнули. Мы пошли на 42-ю улицу, которая числится еще улицей кино, чтобы посмотреть какой-нибудь современный аме риканский фильм. Нас повели на «Евгению». «Это вполне приличная лента,— сказал нам гид,— во всяком случае, не совсем не худо жественная». Действительно, в «Евгении», были заня ты неплохие актеры и вообще фильм снят был на крепкой цветной кинопленке, кото рая не порвалась, как ни странно, от стыда за все то, что было на ней отснято. Секс- фильм исповедовал коллективную любовь. Избивалось цепями прекрасно снятое девичье тело, вершились надругательства- на стройной сюжетной основе... В зале ку рили, громко разговаривали, подбадривал» героев картины. Я оглядывался по сторонам,, пытаясь разглядеть, кто же смотрит фильм. Вокруг были молодые лица. Некоторые из зрителей, глядя на этот каскад мерзостей, были равнодушны. Видно, этих ничем не удивишь, насмотрелись не такого. Другие пакостно похихикивали. Третьи уходили: выйти во время фильма в Америке вполне естественно. Мы последовали их примеру. Мучительно захотелось домой... Не знаю, приходилось ли вам, бывая за границей, неожиданно вдруг испытывать это чувство? Мне приходилось, и я заметил, что желание это приходит, когда на тебя наваливается масса непривычных ощущений. Подсознание включает память, как спасение, словно на поминая: все, что сейчас — временно. По мощь подсознания в Америке была особен но спасительна. Выйдя из кинотеатра и взглянув на небо, совсем такое же, как на другой стороне земли, совсем такое же, как дома, я словно сделал глубокий выдох и оздоровляющий вдох. Как хорошо, что есть дом, так не похо жий на этот. Как хорошо, что жизнь наша, хоть, и победней, может быть, здешней, но проще, лучше, светлей. Дома мы ходим спо койно по улицам и считаем, что спокойст вие это естественно. Здесь даже эту эле ментарную естественность начинаешь це нить... Как хорошо бы пройтись сейчас по тихой московской улочке или даже по шумному Садовому, где ничто не Давит на твою психику, никто не требует выпить, купить, приобрести, где идет просто жизнь. Нормальная человеческая жизнь... В Ныо-Иорке я встретился с Генрихом Боровиком, известным журналистом, писа телем, собственным корреспондентом агент ства печати «Новости» и «Литературной га зеты». Было это на другой день после наше- го прилета, а в самолете я прочел свежий
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2