Сибирские огни, 1972, № 06
— Ты... держись... Такая судьба.—Арташ положил руку Алану на плечо.—Каракчы ждала тебя. Не знала, когда ты приедешь... Не дожда лась. Недолго болела, не мучилась... — Еще бы немного походила —встретила бы тебя,—донесся от печ ки виноватый голос Кришаан.—Недели не прошло, как похоронили... Алан молча вертел чашку в руке. Арака плескалась на пол. Дьалаа разрыдалась. Ее успокаивали. — Пусть поплачет. Легче станет. Сколько горя вынесла...—Арташ все еще держал руку на плече Алана... Последнее, что осталось в памяти Алана от этой ночи,—он во дворе впотьмах колол дрова —толстенные суковатые кряжи разваливал топо ром, как лучину щепал. Слышал, будто сквозь сон, как дед Арташ и Эк- чебей уговаривали его вернуться в избу... ...Он проснулся рано. Рядом, на второй кровати, собравшись в комо чек, спал мальчик. Из-под одеяла виднелся коротко стриженный заты лок, смешно топырились уши. «Когда он появился? Почему я его не видел?» Стараясь не разбудить племянника, Алан потихоньку выбрался на улицу и подошел к дому матери. На двери замок. К ее аилу —тоже за перт... Походил вокруг, подобрал зачем-то прутик, повертел в руках, бросил. Направился к загону. Ни коровы, ни теленка в загоне не было. В загородке для овец тоже пусто. В углу, под отставшей от жердей корой, которой была покрыта стайка, что-то белело. Он сунул руку и вытащил старательно свернутый комок овечьей шерсти. Там же лежали большие ножницы. «Мама положила...» Он стиснул комок шерсти и заплакал. Никогда он больше не увидит мать, не услышит ее голоса. Никогда они не будут здесь вместе... Алан вспомнил, как любил поздней осенью, когда выпадет первый снег, прибегать в теплую стайку, где мама тщательно замазывала щели навозом, смешанным с соломой и глиной, и весело приговаривала: — Когда мой мальчик вырастет и обзаведется своей семьей, я ему отдам всех овечек. А жена у моего сына будет красивая, хорошая. Мы с ней вместе будем работать. — Никогда я не женюсь! —сердился Алан. Мать смеялась и все нахваливала будущую невестку... У матери было много подруг, но она выделялась из всех —самая веселая, самая работящая. Никто не слышал, чтобы она хоть когда-ни будь пожаловалась на усталость. Никого никогда не обидела, не оскор била Каракчы. А если кому из подруг случалось не поладить между со бой, мать умела быстро и незаметно помирить их. Все у нее ладилось —и дома, и в поле, и с людьми. Алан оглядел загон. Весной, когда начинался окот овец, мать каж дую ночь по нескольку раз вставала, приходила сюда. А утром, когда Алан просыпался, она уже хлопотала в аиле, чтоб раньше других по спеть в бригаду. Сколько раз открывала она эту дверь. Сколько раз руки ее держали эту скобу... Когда Алан уезжал на фронт, отца уже не было в живых. Мать го ревала, но не подавала виду. Ей хотелось получше угостить сына в по следний раз перед дальней дорогой. За обедом выпила араки и запла кала. Обняла Алана, прижалась к нему, гладила его волосы... Потом позвала Дьалаа и наказала ей: ■— До того холма проводишь братишку...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2