Сибирские огни, 1972, № 06

рваные клочья туч. Снега этой зимой выпало много, и ветром, морозами утрамбовало его в плотный, крепкий наст. Трудно пасти овец в такую зиму. На ровных местах они не могут пробить слабыми копытами снеж­ ную корку, добраться до травы. В заветренных ложках, в густолесье — вязнут по брюхо. Ходят только по южным склонам, кормятся впроголодь. Сена на все отары, на всю зиму не напастись. Зима еще до середины не дошла, а сена совсем мало остается. Пока, правда, кое-как отары пе­ ребиваются. А что будет поближе к весне? —• Если скот сейчас досыта не кормить,—говорят старые чабаны,— весной ему хоть компот-пряники давай, все равно подохнет. Алан погоняет коня. Задубевшие на морозе рукавицы не гнутся, и никак не удается ухватить покрепче поводья. Ветер усиливается, отыски­ вает щелочки в теплой одежде, и Алан чувствует, что его начинает про­ бирать дрожь. Он подтыкает полы и поднимает широкий лисий воротник алтайской шубы. Шубу шил себе отец, Токтубай, да поносить почти не успел —ушел на фронт. Почти новую, мать и Дьалаа сберегли ее для Алана. И зимние обутки —кисы — вместе с расшитыми и красиво высте- женными войлочными чулками —тоже отцовские. Только русскую шап­ ку-ушанку Алан купил сам. Широкий армейский ремень, которым он туго перетянул в поясе шубу, тоже его собственный. «Где же сейчас Дьемзе пасет овец, в такую стужу? Сена у него, как и у других чабанов, небогато. Как он выходит из положения? Может, ветки в корм дает?» Не думал, не гадал Алан, что будут его тревожить такие заботы — у кого сколько сена, почему кошары дырявые, жалеть, что половина овса в колхозе осталась неубранной —под снег ушел. Теперь, в новом своем положении, он как бы со стороны оценивает свою работу в брига­ де Багыра. Теперь он вспоминает, какие когда были промахи на заго­ товке сена, сколько попусту было потрачено времени, сколько могли еще накосить и застоговать травы... Он приходит к поразительному выводу: выходит, не зря шумели-кричали на них и бригадир-полевод Качэа, и Тантыбаров, строго спрашивая за план каждой «бетидневки». Он и сам бы, пожалуй, окажись сейчас на месте бригадира или председателя, стал требовать, чтобы работали лучше... И осторожного Багыра в чем-то стал оправдывать. Работали бы все по-настоящему, и хлеба могли собрать больше. Кто, как не сами, виноваты, что на трудодни ничего не пришлось? Алан морщится, бьет в сердцах коня, и тот, екнув селезенкой, переходит на крупную рысь. Сейчас он только глянет на стоянку Дьемзе, и скорее в деревню. Сена дома почти не осталось. Вспомнив о сене, Алан в душе поругал себя: целое лето бездельни­ чал. Мог бы хоть пяток копен накосить. О чем думал? Дьалаа одна сено запасала. Вставала чуть свет, вечерами после работы косить ходила. Коля и Дьиндьи ей помогали. Только Алан палец о палец не ударил. Как же —после войны отдохнуть человеку надо было! Три стожка сестра сметала. Если бы не она, чем теперь свой скот стали бы кормить? Летом Тантыбаров успокаивал всех, говорил, чтобы себе не косили, обещал на трудодни выдать. Может, он и сам верил, что хватит и для колхозного скота и на трудодни сена. Не мог же так, зря болтать. А да­ вать колхозникам в общем-то нечего. Кто-кто, а уж Алан это точно знает. От быстрой рыси Алана трясло в седле, мысли мешались. Он потя­ нул повод, заставил коня пойти шагом. Странно устроен человек,—вздохнул Алан.—Сначала обжечься на­ до, тогда только дуешь... Не мог сам додуматься. Дьалаа все знала, все