Сибирские огни, 1972, № 06

И опять —врастяжку. Одну пиалу, другую, третью. Каждый вечер одно и то же, одно и то же. Никак к этому Болчой привыкнуть не может. И встречает ее свекровь одними словами: — Сколько утром каймака собрала? Полный туесок, да? Сколько дилаграммов муки со склада получила? Не поговаривают там, будет колкое деньги делить, а? Чага вернется —про свои сны рассказывает. Все ему какие-то нехо­ рошие сны снятся, страшные. Рассказывает, а у самого губы трясутся. Мать вздыхает, прицокивает, приговаривает: — Не к добру, не к добру... А после —чай. И молчат, пока спать не лягут. Как-то Чага вернулся из бригады совсем поздно. Лицо почернело—•' глядеть страшно. Болчой перепугалась даже. — Что с тобой? Заболел? Чага медленно уселся у огня. — Что-то плохое должно случиться... — Кудай-май! —всполошилась мать.—Что? Что? — Ччерт меня поймал, когда домой ехал,—едва вымолвил Чага,— Еду я низом Кара-Бома, вдруг конь мой стал фыркать, останавливать­ ся, испугался чего-то, спотыкается. И совсем остановился. Будто кол, в землю вбитый. Я его туда тяну, сюда тяну —не идет. Слез, за повод взял —даже не шевельнется... У меня в груди что-то оборвалось. Волосы дыбом. Пощупал коня, а он весь мокрый и дрожит. Тут я и догадался: черти к нему прилипли! Стал я спички зажигать и бросать под ноги коня. Целый коробок спичек изжег. Конь ни с места. А в ушах все время: «Шуу-у, шуу-у». Что делать? Никакого выхода нет... Вспомнил —нож выхватил, давай вокруг каждого копыта круги чертить. Только послед­ нее копыто обвел, конь шагнул и пошел. На душе сразу легче стало. Я скорей в седло и поскакал. Думал —конец... — Правду цыганка говорила: счастливая у тебя судьба, сынок.— Мать вытащила из-за обрешетки аила пучок можжевеловых веток, отде­ лила две маленьких веточки и сунула их в огонь.—В логах-щелях возле этого Черного камня много людей похоронено. Где же еще чертям быть, как не там? От тлеющих ветвей по аилу распространился горьковатый аромат. «Высоко в горах так пахнет»,—подумала Болчой. — Может, твой конь устал, Чага? —Сама не заметила, как вылете­ ли эти слова. — Замолчи! —Свекровь выхватила из очага тлеющие ветки мож­ жевельника и стала размахивать ими вокруг головы Чаги.—Молодежь пошла,—бросила она сердитый взгляд в сторону невестки.—Ни во что не верит, ничего не почитает. Чага немного успокоился и погрузился в молчаливое раздумье. Ни­ что не нарушало тягостного безмолвия в аиле. — Как темно,—-со вздохом произнесла Болчой, принесла от порога охапку сушняка, подбросила в очаг. Хворост затрещал, ярко вспыхнул, разбрасывая снопы искр. Сегодня она возвращалась домой из бригады веселой. Всю дорогу пела с женщинами. Так ей было легко и радостно. В обеденный перерыв на стан вместе с бригадиром-полеводом Качаа приехал секретарь парт­ организации Учурал. Подсел к женщинам, поговорил с ними. Сено, ска­ зал, все надо собрать —до травинки. План большой, кормов много по­ требуется, а на зерно рассчитывать не приходится. И еще сказал: — Мы, конечно, понимаем, что у женщин много забот своих. До­ машняя работа —большая работа. Ее и не видно, а всю не переделаешь.