Сибирские огни, 1972, № 06
стящими чешуйками поджаренного ячменя) помыла ключевой водой и без того чистые пиалы. Только старик не смеялся. Для него это прошлое, очевидно, не было таким уж да леким. Да, от прежнего быта ныне осталось лишь то, что оказалось удобным и практич ным, например, сапоги, шитые без колодок, с мягкими головками, надеваемые по вой лочным чулкам: ногам тепло и сухо. Следуя просьбам повеселевшей компании, я продолжал читать. Вот и о юрте сказано: убранство ее «сразу обнаруживает перед посетителем не только небольшой круг ма териальных потребностей алтайца, но и уз кий его духовный кругозор. Наряду с раз вешанными под потолком капканами, ружьями, звериными шкурами, кишками с маслом и вьючными сумами, здесь бросает ся в глаза масса фетишей, висящих у стены, против двери. Это идолы, маленькие и то ненькие, с большими головами и пуговицами вместо глаз, или священные кольца, камни, ремни. Телячья брюшина развешана, что бы водился скот, остатки тетеревов —чтобы водилась птица». Еще в Новосибирске я настроил себя на встречу хотя бы с остатками чего-то тако го... И чуть было не принял поначалу за один из таких «фетишей» прозаический предмет — мешалку для приготовления тол- кана. Больше ничего похожего. Место бож ков заняли книги по животноводству, ху дожественная литература — переводная и своя, национальная — бинокль, радиоприем ник. Потом заговорили об алтайской кухне. Стали считать, насчитали больше сорока блюд, и каждый старался припомнить еще какое-нибудь название. Старик включил радио, настроился на Москву. По-русски он не понимал, но вни мательно слушал — из уважения к Москве, к гостям, к своим детям, которые понимали. А находились мы где-то на тысячу мет ров выше Чулышмана, в окружении "непри чесанных лиственниц, бесконечно далеко от больших и малых городов. А рядом с чортпе под яркими горными звездами дремали семьсот белых коз. Вспоминал я все это и обидно станови лось от того, что не увижу снова старика Натова. И вдруг мне пришло в голову: а почему бы не съездить в Чибилю? По "сча стью и старый знакомый Герасим Сабулов оказался тут же. Я уговорил его поехать со мной в качестве переводчика. На вся кий случай еще раз заглянули в избу к Натову. А он, оказывается, уже вернулся! Сидит и дремлет после утомительной дороги. Мне показалось, что он похудел. И еще: отрастил острую узкую бородку. Теперь ли цо стало особенно выразительным, достой ным крсти художника. На стене висел его портрет — крупное цветное фото. Но тут он получился какой- то строгий и недоступный. Не сумел фото граф запечатлеть доброту и мудрость, что светятся на этом лице. — Подарок совхоза, когда на пенсию провожали,— пояснил Герасим.—Сорок лет отработал Натов! А сам дедушка смотрел на меня и, вид но, не узнавал. Все-таки десять лет прошло. Герасим, оживленно жестикулируя, прого ворил несколько фраз, и старик вспомнил, повернулся в мою сторону, на лице его по явилось то заботливое выражение, какое я видел во время спуска с кручи к Чулыш- ману. Он протянул мне худую и уж не та кую сильную, как прежде, руку. Теперь На тову семьдесят шесть. По здешнему обычаю, интересуюсь здо ровьем потомства. Ничего, говорит, живы- здоровы все десять детей и тридцать с чем- то внуков. Не скучает ли стариковское сердце по Чулышману? Очень даже скучает, но что поделаешь — годы... Дети остались там — пасут коз. А вот один из сыновей здесь, и на стоянке делать ему нечего, по тому что шофер он, водит грузовик. Подумать только: шофер из семьи, ко торая жила высоко в горах, на плоском пя тачке, отрезанном по крайней мере полу сотней километров от ближайшей гужевой дороги! Да, жизнь идет. Все больше она предла гает жителям гор таких благ, от которых не откажется ни молодой, ни старый, не смотря на привязанность к какому-то даль нему родному уголку. Мы не стали больше мучить расспроса ми уставшего пожилого человека и откла нялись. У меня была намечена встреча еще с одним старожилом гор, но, увы, я не за стал его в живых... А десять лет назад было так. Еще перед выездом на Чулышман Нико лай бросил во вьючную суму поломанное ружье, бодро сказав при этом: «Чинить будем! В Кара-Тонгуше есть один старик — хорошо ружья делает.» Я принял это за шутку. Просто не мог себе представить, чтобы в такой глуши на шелся порядочный ружейный мастер. Погостив у Натова в чортпе, мы минут через пятнадцать подъехали к следующей стоянке, там увидели аланчик необычной формы. К основному конусу снаружи при строена была еще пара меньших конусов. Войдя внутрь, я понял, что это не плод до сужей фантазии хозяина, а своеобразная попытка приспособить старинное жилье под мастерскую. Хозяин сидел в одной из пристроек. Тут были разные сундучки, чемоданы, малень кая наковальня, укрепленная на пеньке, ти сочки, кузнечный мех. Хозяин, старик Адыкаев, худой, в цилин дрической суконной шапке с опушкой по нижнему краю, в бобриковом пальто, пере поясанном кушаком, приложив руку к уху, внимательно выслушал бригадира Николая Тадышева, затем принялся осматривать злосчастное ружье. При этом вид у него был
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2