Сибирские огни, 1972, № 06
«фамилия». Я назвал себя. Он потрениро вался вслух, и наконец ему удалось полно стью произнести непривычное для него со четание звуков. Тогда он задал следующий вопрос (переводчиком стал Николай): есть ли у меня брат. Посочувствовал, что нет. Одна сестра — слишком мало. Вслед за тем стал устраиваться спать на полу. Лечь на кровати, как мы ни уговаривали, отказался. Не привык, мол, и все тут. Рано утром тронулись в дальний путь за Чулышман, на пастушьи стоянки. Снача ла мой безымянный конь (кличек лошадям тут не дают), почувствовав неопытного се дока, никак не хотел двинуться с места, что привело в неописуемый восторг собрав шуюся провожать публику. Наконец мне подали кнут, и бее уладилось. Кроме нас с Николаем и Натова поехал закрепленный за колхозом работник район ного отдела культуры Герасим Сабулов. Дороги скоро кончились, под копытами коней была узкая тропа. Она то извивалась по долине, то петляла лесом, поросшим бо родатым лишайником и потому напомина ющим декорации какого-то спектакля-сказ ки. Проехали над крутым склоном, оставив далеко внизу голубое, как небо, озерцо, от ражавшее весь этот чудный мир. Как это все-таки хорошо: ехать там, где нет дороги, где не пройти самому совершенному везде ходу Так, то шагом, то рысью двигались мы вверх к Чулышманскому хребту. Километров через двадцать я почувство вал, что седло подо мной стало нестерпимо жестким. Тем временем дед Натов спокой но покачивался впереди на своей маленькой лошадке. И ведь пустяковое дело: еще в Балыктыюле взял он два неполных мешка с мукой, связал их между собой, положил на лошадку, сам сел сверху. И хоть бы что ему... Перевалили через хребет, и перед нами отверзлась бездна — ущелья Чулышмана. Снежные вершины за нею —это местность Куркуре-Бажи и Шапшальский хребет, по которому проходит граница с Тувой. Это самые дикие уголки Алтая, где и по сей день спокойно разгуливают горные бараны буны, не редкость тут и красный волк и снежный барс. Горы скрадывают расстояние. Кажется, до крутого откоса на том берегу реки рукой подать. Но Николай показывает кнутовищем: «Смотри, стадо!», и я, вглядевшись, с тру дом различаю массу микроскопических бе лых точек на склоне горы. Тогда только начинаю ощущать истинный масштаб от крывшейся картины. Нас ожидал усеянный щебнем камени стый спуск. В Горно-Алтайске меня стра щали, что эта тропа очень опасна. Расска зывали, что еще томский губернатор, до стигнув этого места, помолился за спасе ние своей души. Между тем, я вижу, как Герасим, хищно присвистнув, бесстрашно зарысил вниз. Не отставал от него и Николай. Дед Натов по ехал, было, за ними, но тут же вернулся, слез с коня, подтянул подпругу у моего. Только потом жестом разрешил мне ехать. Мы с ним далеко отстали. Тропа изоби ловала самыми неожиданными поворотами. Глядя сверху, можно было подумать, что Герасим и Николай то разъезжаются в про тивоположные стороны, то чуть ли не стал киваются лбами на этой сумасшедшей тропе. Вот и Чулышман. Лодка на месте. Тече ние стремительно несет нас вниз, но все же удается переправиться не напоровшись на камни. Лошади с неохотой входят в холод ную воду и тоже переплывают на тот берег. Мы сразу попадаем в светлую рощу, где тополя соседствуют с лиственницами. За рощей —широкое поле, казавшееся свер ху лишь зеленым пятачком среди скал. Впервые после сотен километров пути ви дим хлебные посевы. Хлеб здесь поливной. Еще во втором тысячелетии до нашей эры. жители алтайских долин научились устраи вать оросительные системы, и эта традиция жива в сегодняшнем земледелии. Старик Натов говорит мне через Гера сима, что вот здесь в тридцатом году был организован первый на Чулышмане совсем маленький колхоз. Старики... Они знали, какие места выби рать. Чулышманская долина — самое теп лое место в Сибири. Неподалеку, в Чодро вызревают арбузы и помидоры, а рядом на плоскогорье и летом случаются метели. Здесь Нарым —здесь и Крым,—свидетельствует местная пословица. В глубоком ущелье рано вечереет. Нико лай предложил подниматься в горы, на стоянку Натова. Не хотелось снова тря стись в седле, но последнее слово было за старшим, а дед Натов согласно кивнул го ловой — значит, ехать. Чортпе Натова (шестигранное рубленое жилище с конической крышей — нечто сред нее между алачником и избой) было чисто прибрано. Тут же принялись за ужин. При годилась запасенная на случай простуды бутылка перцовки. А много ли нужно устав шим людям, чтобы развязался язык? Зашел разговор и о прошлом. В одном дореволюционном издании я прочитал о том, что образ жизни алтайцев «в первые годы нашего столетия сильно изменился к лучшему». В подтверждение приводились такие красноречивые детали: женщины ал тайки носят одежду из лошадиных шкур зимой и летом. Алтаец, не зная употребле ния мыла и полотенца, время от времени ополаскивает руки и лицо водой, просуши вает их над костром. Посуда не моется ни когда, но, желая угодить гостю, хозяйка са ма оближет чашку, вытрет ее подолом ру бахи, потом уж наливает чай. Можно се бе представить, каким был быт аборигенов до наступления этих «лучших времен». Я зачитал вслух этот отрывок из книги, которую прихватил с собой. Долго смеялись, особенно стройная невестка Натова, кото рая только что перед тем как угощать нас каймаком с толканом (густые сливки с хру
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2