Сибирские огни № 05 - 1972
«Дурак Мишка!—думает Ганька.—Выступить на собрании —не вытянешь из зала. Кто ж тебя, молчуна, знать будет?» Пока Клавдия разгружает сумку, Ганька стоит перед зеркалом, солидно прокашли ваясь в кулак, и репетирует выступление рокочущим голосом: — Из товарищей, которых надо пощерить в Доску почета, мы не должны забывать и наших боевых подруг, а попросту —наших женщин, как, например, товарища Клавдию, нашу кормилицу дорогую. Клаш! Эвон початая банка тушенки с бобами,—не сгнои, доедать надо, а то как в магазин перейдешь, так попервости не вдруг чего взять домой от туда можно будет... 10 Штрек освещен редкой цепочкой электрических ламп, и горняки, иду щие из забоя к шахтному стволу, не гасят своих карбидок. Их белый зыбкий свет скользит по бревнам крепей, четкими шпалерами уходящих вдаль. В шахте тепло и совсем по-весеннему пахнет сырым лесом. А поднялись наверх и чуть хватили синего утреннего воздуха —раскаш лялись от холода и, чтоб не окоченеть, бегом припустили в помещение раскомандировки. Скорей бы весна!.. Осенью шурф Михайловой артели отработался, его закрыли бревнами и завалили камнями, и артельщики рассеялись по шахтам. А потеплеет, опять собьются в кучу, как куропатки перед взлетом, и почнут новый шурф, и опять Мишка-хохол поведет свою ва тагу... Не любит Михаил быть у кого-либо под началом. Не переносит. Сам с усами. Встретились две смены —ночная и утренняя. Остался год до празд нования десятилетия Алдана; ждали больших премий, отличий —кто заработает, конечно. И вошло в правило на встрече смен выяснять, что мешает работе, вносить предложения. А сегодня присутствует даже председатель приискома Филатыч,—человек он свойский, из староал- данцев, выдвиженец, и зовут его запросто по отчеству. Филатыч под нялся за столом. Покрывая гомон, сипловатым голосом крикнул: — Кончай курить! Собрание считаю начатым. Прошу соблюдать по рядок... Эй, Романчук, позади тебя плакат падает, повесь там —и давай, выступи от бригады своей. Горняки гасят цигарки, примолкают. Михаил снял шапку, взбил пальцами волосы и смиренно ответил: — Я чего? В чаще родился, слаще морковки не едал. Вон, Суетин у нас говорун, нехай выступает. — Ты за свою бригаду скажи, Романчук. Суетин вовсе из другой смены-то. Ты кончай смешки, дело серьезное, Миша, политическое, мож но сказать,—взывает Филатыч. — Ничего,—отзывается Михаил.—Он и за всю шахту побрехать может. Давай, Ганька, ходи за стол живей. И Ганька пошел. Он привык к таким вызовам и на подобные слу чаи всегда имеет даже заготовленную шпаргалочку, чтобы не теряться в начале выступления. Впрочем, он уж не очень-то и теряется. Ганька уперся руками в кумачовую накидку стола, наморщив ее складками, а заодно наморщил и лоб, и начал на сей раз без бумажки: — Только люди, одержимые политической слепотой, не видят, что почивать на лаврах рано, товарищи...—Дальше Ганька стал отрывать по два слова: —Наряду с положительными... сторонами мы имеем... и отрицательные, товарищи...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2