Сибирские огни № 05 - 1972
радость женщины, вернувшейся из экспеди ции в родной дом, торжество возвращения: Встречай меня в родимом государстве. Сажай с собою рядом у стола, Я побывала в тридевятом царстве, Я в изумрудном городе была. Мой сад был горизонтами горожен. А мой дворец — высоким небом крыт. На семь ветров был мой покой возложен. На сто костров — мой немудреный быт. Женщина вернулась к любимому более счастливой, более богатой душевно. Здесь есть сложность поэтического чувства и мно гозначность образов. В фольклорные образы облеклось зрелое, глубокое чувство и в другом стихотворении: Что с ним делать, я бы знала, С тем светилом, с той звездой. Если б вдруг оно упало На порожек мой земной. Я туманов белокрылых Для него бы не ткала. Черной тучей не укрыла б. От людей не стерегла. Не погасло бы светило — Только стань оно моим! Бодрая ритмика, уверенность в силе сво ей бескорыстной любви придают стихотворе нию радостное, оптимистическое звучание. Но исподволь пробивается сквозь мажорный тон затаенная грусть. Она и в фольклорных образах белокрылых туманов, черной тучи, и в частом повторе частички «бы», несущей предположительность, мечту, всего лишь возможность, а не действительность. Грусть вовсе не снижает мажорное чувство, а как бы придает ему объемность. Ведь однопла новых чувств, в общем-то, не бывает, во всяком случае — сильных. В этом стихотво рении, может быть, особенно ощущается внутренняя, сдержанная сила поэзии Н. Со- зиновой. Поколение Фонякова —Созиновой нахо дится в развитии, в поисках, но в поэзию уже активно вливаются еще более молодые силы, представленные в Новосибирске твор чеством В. Крещика, А. Плитченко, В. Ба- лачана и Г. Карпунина. Черты этой молоде жи недостаточно определились, круг их ми ровосприятия пока не очень широк, само стоятельные мотивы только лишь начинают формироваться. Старший из них, Виктор Александрович Крещик, родившийся в 1937 году, по возра сту ближе к Фонякову, чем к Плитченко, но он сравнительно поздно пришел в поэзию, только в середине шестидесятых годов, и ранние этапы в развитии своего поколения отразить не успел. У него так же, как у Фо някова, сильно стремление сформулировать, определить черты своих сверстников: Наш век чемоданный не ради бравады — Нам спешно, нам срочно, нам экстренно надо Добраться, дойти, доползти, доискаться, А там уж на месте во всем разобраться. Он тоже еще помнит военное детство, «бедность колхозного крова военных запла канных дней», но воспоминания его совсем.' смутны, а потому скорей декларативны, чем- эмоционально-образны: Спина моя хрустела, ныла — Мне с детства жизнь понять дала: Деревня не бывала тылом, А фронтом —завсегда была. В. Крещик и сейчас всеми корнями в де ревне, его оттуда не увозят «медленные ло шади», как Созинову. Процессы развития на шего общества он видит на примере сель ской действительности. И сейчас, когда оста лись позади трудные годы, когда на село- пришла устойчивая обеспеченная жизнь, поэт с беспокойством увидел новую про блему: Но вот теперь, когда заплатки Давно не лепим на порты, Вдруг обнаружилась нехватка И лирики, и красоты. У новосибирских поэтов никогда прежде - не была в почете так называемая «деревен ская» тема. Разве только М. Кубышкин, и то уже после войны, наиболее основательно поднял ее. А Решетникову и Перевалову за этой темой пришлось ехать аж к родным вятичам. Дело в том, что «чалдонская» де ревня 20-х годов, с ее закоснелым бытом, вызывала скорее ненависть поэтов,' чем ли рические чувства. Проклятие этой деревне можно встретить хотя бы в ранних стихах Леонида Мартынова. В годы коллективиза ции все старое было перевернуто, разлома но, а новое еще не сложилось, и эти процес сы нашли свое отражение в поэзии Ильи Мухачева. Поэзия улавливала процесс, лом ку, но не стабилизированный, устоявшийся облик явления, отсутствовавший тогда. А по том началась война, во время которой си бирская деревня все отдавала фронту И‘ стране, сама голодая и нищенствуя. Лишь в последние пятилетия, когда ста ли прошлым катаклизмы истории, может быть, впервые поэзия обнаружила, что в Сибири сложилась никакая не экзотически кондовая, а самая исконная русская дерев ня, такая же, как на Рязанщине или Вятчи не,—поэтичная, основательная, коренная.. Наиболее четко и с любовью это обнару жило самое молодое поэтическое поколение. В. Крещик еще не разработал своей по этики, поэтому он, воспевая такую деревню, подчас идет от классических интонаций, от Есенина: «То, конечно, про меня пропищат, друг другу внемля, райских пташек голо са:—Он ушел корнями в землю, отвергая' небеса». Или воспроизводит блоковскую ин тонацию: Потому что, в самом деле, Не минуть, с тобой идя, Ни моторов, ни метелей. Ни российского дождя. ОбоС пенный образ России — «не пропа дешь, не сгинешь ты» — Блок персонифици рует в образе женщины, заканчивая стихо творение конкретной подробностью: «Да'
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2