Сибирские огни № 05 - 1972

Чтоб всегда, в минуту каждую, а не просто — время выдалось! — людям виделось, как важное, красота земная виделась. В юношеской поэме «Тишина» самой рит- 'микой, энергией стиха передается пионер- .ский задор, радость общения с природой: Бродим в пене по колени босиком. Тут. наверно, шли олени косяком и цедили эту воду, не дыша. Вы такой не пили сроду — хороша! Тема военного детства, впервые рожден­ ная в творчестве этого поэтического поко­ ления, обретает в стихах Кухно новые гра­ ни. Поэт вспоминает, как он мальчишкой разносил телеграммы и однажды пожилая женщина сказала с улыбкой, что если он принес радостную весть, то она угостит его. Весть оказалась трагической, но все равно женщина дала мальчику булочку: «И серд­ це мое изнемогало, впервые опасно ранен­ ное человеческой добротой...» В ту пору, когда офицер Решетников хо­ ронил на фронте своего друга Сашу Щуки­ на, мальчик Кухно в тылу познавал души измученных, страдающих людей, которые получали «похоронки», но находили в себе доброту для других. Это тоже был потря­ сающий опыт войны. Вот истоки «ранимо­ сти», низкого болевого барьера, чуткой со­ страдательности, которые нашли отражение в поэзии А. Кухно. Следующую свою книгу он назвал «Ра­ нимость»: «Я с каждым годом все ранимей, и чем ранимей.— тем сильней!» Поэт прав, когда недетскую психологическую нагрузку .своего детства прямо сопоставляет с солдат­ ским опытом: Я принимал чужую жалость, и боль, и радость принимал. *Но то, что это отражалось -на сердце, я не понимал. Мне говорят: через утраты придешь к ранимости такой, что смерть видавшие солдаты — и те слезу смахнут рукой. А. Кухно, так же, как и Романов, с повы- -шенной чуткостью воспринимает светлые, радостные стороны действительности. Счаст­ ливая лирическая нота звучит в стихотворе­ нии «Рукавички», посвященном малышам- сыновьям. Стихотворение «Зима» построено на мелкой бытовой ситуации. Метель заме­ ла лачугу: «поздним утром выйдешь за во­ дою — от крылечка шагу не шагнешь». Нуж­ но в сугробах прокопать дорожку... Но про­ зрачный музыкальный стих, эмоциональная форсированность интонаций, своеобразие мировосприятия производят чудо. Вся кар­ тина становится значительной, выводит к обобщениям, и стихи превращаются в ли­ кующий гимн любви: Прорублю широкую траншею,— не к калитке — к людям прорублю, чтобы шла, девчонкой хорошея, женщина, которую люблю. Поэт обращается к большой политиче­ ской теме —и решает ее, не употребив ни одного публицистического образа, а тем па­ че прямых формулировок,—что, кстати го­ воря, еще и еще раз свидетельствует о мно­ гообъемных возможностях лирики: От великой щедрости тоскуют главные радетели Земли, что не всю еще беду людскую русскими руками отвели! Он растет, цветет, зеленой кроной прикрывает не один народ. Не дубок среди долины ровной — это сердце русское растет. Мысль о неразрывной преемственности всех советских поколений заключена в сти­ хотворении «Корвет», которое посвящено «бате моему Антону Даниловичу». Романти­ ческий образ корвета, заключая в себе важ­ ный идейный смысл, снова избавляет авто­ ра от риторики: Другие корабли идут по свету, родные оставляя берега. И не к лицу мне, старому корвету, на молодость глядеть, как на врага. Им дальше плыть, наученным и рьяным, к неведомым желанным чудесам... Как я был верен парусам багряным —• они верны багряным парусам! Крупные общественные сдвиги середины 50-х годов наиболее нервно, смятенно, со скоропалительными выводами восприняло как раз то поколение, к которому принад­ лежит Кухно. Вероятно, «ранимость» этого поколения, воспитанная военным детством, возрастная впечатлительность и не сложив­ шаяся еще система идей породили тот ост­ рый эмоциональный взрыв, который в своих крайностях выразился частично в критикан­ стве и нигилизме. Но теперь, когда утихли страсти, мы отчетливо видим, что в ту пору не были проанализированы всерьез причины этого явления, а глубина его распростране­ ния преувеличена не без запальчивости и со стороны старших. Поэма А. Кухно «Море» начинается спо­ койно: поэт впервые приехал на море, дума­ ет о любимой, о сыновьях, вспоминает по контрасту сибирскую зиму: Будто снег не стаял, будто все, как было, и снежком о ставень вновь стучу я к милой. Я стихи оставил, не дружу с дружками. Все стучу о ставень круглыми снежками. Но постепенно образ моря разрастается: «Россия —море геройских судеб». Не капе­ лек,—подчеркивает поэт,—а судеб! Что капелька! Ей дела мало, куда несет ее волна. Когда б хоть что-то понимала — была б не капелька она. А. Кухно пытается понять родную стра­ ну до самых ее глубин: «Неужто до разгад