Сибирские огни № 05 - 1972

ми —так называли тогда эвенков. Любят ли они меня, я не знаю. После долгих уго­ воров они все же отдали мне своих детей обучать грамоте. И сколько их теперь, гра­ мотных! Букварь написал и размножил я сам. А потом получил из Ленинграда бук­ варь настоящий, изданный на языке эвен­ ков. Все взрослые и дети хвалили «книгу из Ленинграда». В этот вечер образовался большой круг. Начинался праздник. — Сегодня будет большой икэвун,— сказал старый Суроня.—Ты, учитель, с на­ ми плясать будешь. Хорошо пляши. Тунгу­ сы из Якутии приехали. Они —наша родня. Мою сестру за якутского тунгуса замуж лет десять назад выдали. С тех пор они у нас не были. У них, говорят, школы нет, грамоты нет, учителя нет. Ты, учитель, се­ годня хорошо пляши, с нами пой. Пусть якутские тунгусы видят тебя и всюду про нашу школу сказывают. На небе сияли звезды. Уже спали оленя­ та и не рвали ягель взрослые олени. Не ре­ вел вдали гуран. Стояла теплая ночь. В воздухе пахло богородской травой и ба­ гульником. Как ни старались наряжаться мои эвен­ ки, все же гости из Якутии выглядели куда наряднее. — До-вэй-да! До-вэй-да! —тянули звуч­ ными голосами наши. — Гасун-га! Гасун-га!— в лад отвечали им якутские родичи. Особенно красиво, ритмично приседала одна пожилая женщина. Я подошел к ней и не мог сперва поверить себе. Это была якут­ ка Маша. Как я потом узнал, лет пять назад она связала свою судьбу, с одним ов­ довевшим оленеводом и вот кочует по род­ ной Якутии. — Обай! — вырвалось у нее.—Баргузин! Баргузин!.. Какой ты теперь большой, учи­ тель! Мои эвенки стояли с открытыми ртами и смотрели на обнимавшую меня якутку Машу. Потом мы долго ехали верхом на оле­ нях. На узких тропах тайги подавали ко­ манды оленям, чтобы они не задевали ро­ гами за деревья: — Мот! Мот! Мот! Вечерами разжигали костер и согрева­ ли себя чаем. Суроня добывал кабаргу, свежевал ее и потом угощал нас уманом — костным мозгом. Пока я еще не видел дуба и клена, не знал, как растут яблоки и вишни. Не при­ ходилось мне ездить поездами и тем бо­ лее —летать самолетом. Обучал я грамоте многих эвенков, и да­ же сам Егор Торгонов, председатель Тузем­ ного Совета, гордился тем, что теперь он может написать заявление. Давно ли он учился читать по складам! Но вот по вызову Н. К. Крупской я уехал в Москву, а оттуда в Ленинград в Герценовский институт. Учился и одновре­ менно преподавал эвенкийский язык в Ин­ ституте народов Севера. Этот институт называли «Чудесным чу-, мом». Разные были здесь представлены на­ родности: эвенки и чукчи, ханты и ненцы, ульчи и якуты. Почти все студенты были мои одногодки. Подружился я здесь со студентом ^эве­ ном из Якутии. Носил он очки в роговой оп­ раве, изящно одевался. Это был Николай Тарабукин. Он писал стихи. Однажды в Лу­ ге, где отдыхали студенты-северяне, он про­ читал мне свою повесть «Мое детство». Тарабукин увлекся занятиями в кружке планеристов. Сколько было в его глазах ра­ дости, когда он впервые пролетел на пла­ нере! Спустя год я прочитал стихотворение Тарабукина и сразу же вспомнил наши встречи в Луге. Лечу и лечу я — как даль поднебесья чиста! Я сверху привет посылаю Земле. Воздушный олень, верховой мой олень, Я сыном облака стал. Тот же Чудесный чум познакомил меня с якутским эвенком Алексеем Платоновым. Я пишу этот очерк, а сам поглядываю на книжный шкаф. Вот она, тоненькая книжка в розовой обложке,— «Песни эвенка». 35 лет прошло с тех пор, как в Ленинграде вышел в свет сборник стихотворений Алек­ сея Платонова. Нет уже в живых поэта, но все то, что он создал, стало достоянием его маленького народа. Стихи Алексея Платонова переведены на многие языки мира. Его строки звучали на празднике гения русской поэзии: Пушкин, Пушкин! В этот миг Посмотри, поэт великий. Погляди, кем стал калмык И тунгус, когда-то дикий! Еще прошли годы, я окончил аспиран­ туру. Навсегда связала меня судьба с на­ родностями и племенами Севера. Я расска­ зывал моей жене, коренной ленинградке, об эвенке со странным именем Полковник и его иноходце, о Маше, об охоте на балку и глухарей и о первом своем уроке в кочевой школе. К нам в маленький домик, что стоял во дворе Чудесного чума, приходили посидеть за чашкой чая нанаец Аким Са­ мар и ненец Костя Панков, якут Винокуров и якутский эвенк Паша Алексеев. Паша закончил институт и был принят в аспирантуру. Он тоже писал стихи на сво­ ем родном языке. И вдруг рухнули все наши планы. 22 июня 1941 года мы уже думали н ео дис­ сертациях. Забурлил наш Чудесный чум. Студенты группами вступали в армию и народное ополчение. Паша Алексеев вместе с аспирантом Яковом Торгашиным попали в мое подчине­ ние. Мы стояли за Дудергофом, у Вороньей горы. Потом вступили в бой на Кингисеп­ пском направлении. В шинели, пилотке, русских сапогах, с автоматом в руках —таким я запомнил Па