Сибирские огни № 05 - 1972

— Искали? — Да не знаем, где и начинать. На гари, должно, попрятал, чтоб палом пеньки не сожгло... Над Ганькой откровенно смеялись, когда он, испачканный сажей, стал в сумерках являться в барак; наконец, он понял, что его ду­ рачат. Он подолгу не мог уснуть в постылом бараке, и часто виделось ему: отец ответ держит перед народом в церкви, переделанной под клуб; отцовы батраки рассказывают, как расплачивался с ними Суетин, как содержал. Отец укорял их: «Справедливо расплачивал я вас, а вы на водку переводили заработок. Водка ваш враг, а не я». Водка и есть,— соглашался теперь заочно с отцом Ганька, слыша в темноте барака пья­ ный храп артельщиков. Тут сойдешь с круга... ...Сегодня вечером Ганька привел Михаила с большой попойки — обмывали новый шурф в соседской артели. Женька, наслышанный, что какой-то дядька сгорел от спирта, разревелся: — Сгорит папка, сгори-ит... Ганька зачерпнул ковш воды из бочки и поставил на угол стола, успокоил мальчонку: — Зальем. Не плачь, скоро мамка придет из лесу. Ганька завел на патефоне веселую пластинку, и скоро зареванный Женька уснул. Облокотясь обеими руками о стол и закрыв ладонями лицо, Ганька представил себе, что это не Мишка, а он хозяин здесь, среди этой чистоты... Чего не хватает Мишке? В квартире уютно, светло, побелено, стол под красивой скатертью, на окнах белейшие занавески, в углу блестит желтым лаковым футляром швейная машинка, кровать за цветистой шторой, а уж жена —и труженица, и ласковая, и собой хороша... Былой горькой муки Ганька не испытывал, но и простить Марусе, что пренебрегала им ради Мишки, тоже не мог и не сможет во всю жизнь... В такой светлой чистоте он ходил бы по одной половице, а Мишка натоптал грязными сапожищами и давит голым животом хо­ лодные доски пола,—такая у него манера протрезвляться: непременно задерет рубаху кверху —и голым животом на пол... Вот тебе и Михаил Максимович! "Пригляделся к тебе Ганька изнутри —и никакой в тебе важности не осталось. Такой же ты забубенный, как и все твои артель­ щики, и нету больше былой боязни перед тобой, Мишка; презирает тебя Ганька холодным лютым презрением, как и всех твоих артельных обор­ мотов,—только что сказать вслух нельзя... Маруся пришла усталая, с одним ведром в руке, другое было в за­ плечной котомке. Ганька подскочил к ней, помог снять торбу, и эта случайная близость разбередила душу: обнял бы и расцеловал... И тут же устрашила эта шальная мысль: Мишка-то рядом! На что длинна была дорога от деревни, а и заговорить ни о чем прошлом не смел с Марусей, все время в уме держал: впереди —Мишка... Впрочем, перед Невером, будто шуткой, проговорился: «Может, ради тебя, Маша, и поехал я. Катанули бы мимо этого Невера, а? На Дальнем Востоке где осядем, на рыбалку вон вербуют. Женьке отцом родным стану,—а?» Маруся шлепнула его тогда по губам. Привычно стащив с мужа грязные сапоги, Маруся не обронила ни слова недовольства. Вдвоем они с трудом подняли тяжелого Михаила и перенесли на кровать. Он очнулся и заревел: Ж-жизнь вся а-аржаная, И с-сам я а-аржаной, А стала з-золотая, И с-сам я з-золото-ой...