Сибирские огни, № 04 - 1972
ку свела на заготпункт, чтобы долг внести. А у меня... ну, солдатские капиталы, известно, какие! — Жили, в нитку вытягивались,—повторила Даша и встряхнула головою.—Ну, мне-то еще что: мой вернулся целый. Вся улица сбежа лась, я только и успела, что шинель да заплечный мешок с него снять. Веришь, Надя Васильевна, целую неделю изба у нас дополна набива лась. Федор-то, вишь, речистый, собою веселый, ну и притягивал к себе людей. А ко мне матери, да вдовы, да вдовые невесты приходили, вроде за утешением. Ну, какая я утешница,—зальюсь, бывало, с ними вме сте. Слезы-то близко у всех тогда стояли... Беседа наша в тот февральский морозный денек вышла долгая, и вилась она неторопливо, как дальняя дорога,—то выводила нас на сол нечную полянку, то словно впадала в темную лесную чащобу, а то ста вила над глубоким оврагом, которому, казалось, и дна нету. И еще не прошло, верно, то время, когда «слезы у нас близко сто яли»: случались в нашей беседе долгие паузы, когда Федор Васильевич почти с ожесточением крутил свою цигарку, Даша упрятывалась за са моваром, который уже остыл, а я, стыдясь и ругая себя, сидела, крепко закусив губы. Перекинулась беседа и на сегодняшний утевский колхоз —и тут я узнала, что председатель у них «наезжий», «ухватистый», «приказливый, чисто твой Наполеон». Что колхозники нынче шумят и волнуются из-за непривычной денежной оплаты трудодня. Что плоховато в колхозе со стадом, особенно с коровьим: кормят вволю кукурузным силосом, но что-то с этим кормом неладно, белка, сказывают, в нем недостает —те- лятишки родятся хилые. Да и коровы яловеют, не впрок им искусствен ное обсеменение. Корова натурального быка требует. Носится, задрав хвост, по выгону, а то и по деревне —мужики и те шарахаются, потому как это уж не корова, а вроде дикий зверь... Когда я уже оделась, Гончаровы провели меня по своему двору, по казали овечек, «ярочек», сытого розового боровка. Постояли мы и возле их коровы-ведерницы — корова покосилась на меня лиловым, диковатым глазом. Она, оказывается, тоже яловела вот уже третий год, и хозяева считали ее почти что пропащей. Мы простились с Дашей возле ворот, а Федор Васильевич пошел проводить меня. — Спасибо, что погостевала, извиняй, если что не так,—сказал он, чуть склоняясь ко мне с высоты своего роста. Потом помолчал и, словно бы отвечая каким-то своим сложным раз думьям, проговорил медленно: — Про межи крепко позабылось теперь. А ведь подумать только: у ба ти моего мальчишек полна изба была и надел, вроде, немалый, а только полоски ему нарезали в тринадцати местах, поди-ка обработай. Меня с семи годков за плуг поставили, братишке помогать. Он, конечно, по старше был, однако же немало поревели мы с ним—так плугом-то ки дало нас. Ныне про настоящую страду не помнят, потому как машина везде, а она на полосках вертеться не станет, ей простор нужен. Вспомнив, что у Гончаровых в избе видела только двоих мало летних детей, я спросила, где же их взрослые ребята. — Дочка замужем, а старшой трактористом в МТС раньше рабо тал...—Федор Васильевич на мгновение замялся и добавил не совсем охотно: —А теперь на нефть ушел. В Ляховке живет. Они, молодые, лег ки на подъем, никак не угадаешь, куда их завтра кинет. Мы уже стояли у ворот Пелагеи Александровны, Федор Васильевич, прощаясь, долго держал мою руку в своей широкой теплой ладони, и я
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2