Сибирские огни, № 04 - 1972

устье печи на пламенеющих углях стояли рядышком две кастрюли —в обеих круто кипела вода. — В третий раз доливаю,—сказала Даша.—Да уж теперь запу­ скать можно. — С самого утра хлопочет,—проговорил Федор Васильевич, пряча улыбку в усах.—А тебя в окно дочка увидала, скричала: «Мама, встре­ чай!» Так про шубейку не вспомнила, в одном платье выскочила. Даша ловко набросала в кастрюлю пельменей, утевских большу­ щих пельменей, в другую опустила яички. Ребятишки куда-то исчезли, мы втроем уселись за стол, увенчанный фыркающим самоваром. Возле меня поставили плошку с пельменями, в количестве, рассчитанном на целую артель, другую плошку с добрым десятком яичек, сваренных вкру­ тую, и кружку молока, густого, как московские сливки. Все это, не го­ воря еще о чае со сдобнушками, предназначалось мне. С первого же слова между нами, пожилыми, долго проведшими в росстани людьми, словно вспыхнул неслышный, маленький костерик,— вспыхнул, разгорелся, и сразу ясно стало, что не будет между нами ни­ какого умолчания, а вспомнится и обговорится одна лишь правда, какой -бы она ни была... — Этот,—Даша кивнула на Федора Васильевича,—этот, Надя Ва­ сильевна, у меня второй.—В серых глазах ее, прямо устремленных на мужа, словно глубокая тень прошла.—За первого вышла, любовь была, думали до самой смерти вместе проживем, а он взял да и помер через три годочка. Мне чего же оставалось, на двадцатом-то году? Пошла опять к девкам... Тут вступил в разговор и Федор Васильевич. — Даша-то, значит,—сказал он со своей скрытной улыбкой,—вдо­ вая была, а я парень холостой... Вроде бы положено жениться на девке, да ни одной по себе не нашел.—Чуть помолчав, Федор Васильевич до­ бавил: —Красотой она взяла. Да и я тоже ничего был. — Не обижал он меня,—мягко проговорила Даша, и я понимаю, какой сокровенный смысл вложила в слово «не обижал» крестьянская жена и мать.—Детей у нас восьмеро было. Четыре в земле да четыре на земле. Тут мы помолчали, отдавая дань теням мертвых, невыросших детей: все трое хорошо знали, что и в памяти и в сердце остаются они детьми, самыми дорогими... Беседа по-настоящему развязалась уже за чаем, этим обязатель­ ным, долгим, почти что ритуальным послеобеденным действом. — Заметила, дворы нынче в Утевке подправились? —заговорил хо­ зяин, поглаживая густые, пшеничного отлива усы.—Да, дворы подправи­ лись и хозяева —тоже. А корень вопроса в хлебе. Пошел у нас хлеб. В газетах небось читала «большой Оренбургский хлеб»? — Будя лекции читать, Федя,—сказала Даша, подвигая ко мне плошку со сдобнушками и стакан горячего чаю.—Заморил человека совсем. Лучше бы байку какую рассказал. — Это можно,—с удовольствием согласился Федор Васильевич и складным тенорком, каким рассказывают сказки и всякие притчи, зача­ стил:—Идет, значит, дождь, и не вовремя идет, а уж такой старатель­ ный, работящий. Спрашивает дождь: «Куда теперь идти-то мне?» Ему советуют: «Иди туда, где просют». А он — пойду туда, где косют. Льет, льет, опять спрашивает: «Куда идти мне?» —«Иди туда, где пыль». А он —пойду туда, где был. И опять спрашивает: «Теперь куда?» «Туда, где жара». А он идет, где был вчера. Я посмеялась байке, но про себя подумала, что в ней и крутой беды