Сибирские огни, № 04 - 1972
здание школы, в конце двадцатых годов возведенной из могучих бревен утевской церкви, вот-далекие, по-зимнему седые купы больничного сада, посаженного еще отцом моим. А чуть в стороне высится белый, с колон нами, Дворец культуры, совсем новенький. И еще видны какие-то обшир ные, незаконченные постройки из кирпича: они как бы загораживали въезд в деревню. — Тут наша РТС будет,—объяснил шофер.—Колхоз имени Ленина внес крупную сумму. — Колхоз Ленина? — Да, Утевский. Раньше, помните, он был «Большевик», а теперь к нам еще несколько сел присоединили и назвали —«Имени Ленина». Двенадцать с половиной тысяч га пахотной земли имеем, три бригады. Одних только комбайнов девятнадцать штук. Сказать —колхоз-мил лионер, так уж теперь вроде не принято так говорить: почти все колхо зы в районе миллионерами стали. Привычное дело. Машина подкатила к трехоконному опрятному домику на Советской улице, и шофер, подхватив мой чемодан, сказал: — Поживете у нашей Пелагеи Александровны. У нее хорошо вам будет. На пороге встретила нас худощавая женщина в пуховом платке, и—бывает же так,—с самого первого момента мне вдруг подумалось, что встреча эта будет необычной и счастливой. Все мне понравилось в моей будущей хозяюшке —и внимательный взгляд, и твердое рукопо жатие, и сдержанная улыбка. Я смотрела на маленькие ловкие руки, на тонкое темноглазое лицо и думала: вот она, красивая старость, человека труда, отличная, ничуть не обидная старость русской жен щины! Пелагея Александровна оказалась еще и немногословной — качест во, довольно редкое для женщины. Мы быстро напились чаю — время в деревенском понятии было уже позднее —и улеглись спать. Тут только Пелагея Александровна «пред ставилась» мне, коротко сказав, что много лет учительствовала в Утен ке, а ныне вышла на пенсию, член сельсовета. Я подумала с еще большей уверенностью, что мне посчастливилось: учительница и сельсоветский работник, Пелагея Александровна, конеч но, знает не одно поколение утевцев и, значит, будет славным и бесцен ным моим «проводником». И тут наступила тишина. Она объяла всю степь, весь свет,—домик сельской учительницы, казалось, погружен был в белую глубину ее,— и мне вдруг вспомнилась другая деревенская учительница: Лидия Сей- фуллина. Она была старше меня и революцию встретила не подростком, как я, а женщиной достаточно зрелой. Литературные наши судьбы склады вались по-разному и в разное время. Объединяло же нас многое: была у нас общая «малая родина» —Оренбуржье, белые наши степи. И еще было общее в том, что и она, Лидия Николаевна, и я одинаково рано потеряли мать, и у нее, как и у меня, отец был как бы и отцом и ма терью. Вот и жили мы рядом, люди одинаковой судьбы, и только когда Лидия Николаевна ушла и давно уже пробил час вечной разлуки, толь ко тогда поняла я, чем она была для меня. «Снеги наши белые...» — глядя в ночное окно, повторяла я с дет ства памятный зачин старой утевской песни, и— вот странное, даже не возможное дело — хотелось мне верить, что Лидия Николаевна непре менно должна услышать эти, только ей до конца понятные, хотя и со всем беззвучные слова.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2