Сибирские огни, № 04 - 1972

Но повествование стремится дальше. За­ вершена одна импровизация, и вот выра­ стает, оформляется основная тема. Сонни выходит из исправительной колонии, и братья встречаются. Трудные первые мину­ ты неклеящегося разговора автор перебива­ ет новой импровизацией о новостройках Гарлема... Рассказ этот появился в 1957 г. А в 1960-ом на материале абзаца из рассказа в журнале «Эскуаер» появилась одна из лучших публицистических статей Болдуи­ н а— «5-я авеню, окраина». В Гарлеме не­ навидят новостройки. Это может показать­ ся странным, а дело в том, что выселенные из районов под снос переселялись в другие дома... но все же в гетто. Обратно же воз­ вращались редко: в интересах частных ком­ паний квартирная плата оказывалась значи­ тельно выше прежней. Да и строили эти новые безрадостные дома здесь потому, что черные не достойны жить в другом районе... Так наблюдения Болдуина-худож- ника становились материалом для обличе­ ния общества Болдуином-публицистом. Но вот в рассказе появляются еще не­ сколько миниатюр: тема матери, тема дет­ ства. Может, оттого, что детство Болдуина было таким тяжелым, оно так врезалось в память писателя. Он неоднократно воз­ вращается к нему и в других своих произ­ ведениях, и при этом ни разу не повторя­ ется. Сила художественного воздействия автора настолько велика, что порой забы­ ваешь о том, что речь идет о маленьком черном мальчике, а не о тебе. Именно в прошлом героя нащупывает писатель будущий мотив, который и выне­ сет в финал. Сонни хотел учиться музыке. Причем не просто музыке, а джазу, о кото­ ром Болдуин пишет не реже, чем о Гар­ леме. Но такой оды негритянскому джазу, как в этом рассказе, трудно найти во всей американской литературе. Ода эта несет определенную идейно-смысловую нагрузку. Музыка у Болдуина здесь «очень сложная и вместе с тем простая», иногда «она льется легко, как песнь птицы», иногда «судорожно бьется о стены бара, выры­ ваясь на свободу из музыкального автома­ та», помогает проглотить застрявшую в гор­ ле слезу, а нередко наполняет души лю­ дей, собравшихся на уличном перекрестке послушать спиричуэлз, надеждой. Сколько же люди должны были страдать, чтобы так петь, так играть и сколько они еще смогут перенести! Брат дает согласие Сонни пойти послу­ шать его игру в небольшом ночном клубе. И здесь наступает его прозрение, он осозна­ ет, зачем Сонни нужна музыка. Для Сонни это единственный способ высказаться, объ­ яснить слушателям все, что переполняет его душу. Слушая игру Сонни, мы вместе с рассказчиком начинаем понимать, что музыка для него очищение, что это не толь­ ко повесть о страданиях и радостях жизни, это еще и вера в победу Человеческого, что так важно для таких черных ребят, как Сонни. На протяжении 400 лет они слы­ шали миф о черном недочеловеке. Миф, созданный белым эксплуататором. Самое же страшное происходит тогда, говорит нам Болдуин, когда черный начинает верить в этот миф. Вот почему Болдуину так важ­ но поставить своих героев над этим мифом, заставить их поверить в себя и, уверовав, понести слово истины другим. Рассказ «Блюз Сонни» — один из самых негритянских в творчестве Болдуина. Здесь ясно виден его художнический почерк, его умение слиться с героями и, вместе с тем, став рядом с читателем, наблюдать за ни­ ми. При этом боль его героев — его боль, их обиды — его обиды, их радость —его радость. У Болдуина всего два рассказа только о белых. Один из них, опубликованный журналом «Иностранная литература», под другим названием ранее был напечатан в журнале «Волга» (1970, № 12), где пере­ водчики Постников и Золотарев назвали его «Месть». В «Иностранной литературе» переводчица Толстая предпочла название «Наследник». И в первом, и во втором слу­ чае перевод названия не точен, поскольку рассказ называется «Сын». В рассказе четыре действующих лица: отец, мать, чьи имена автор не дает, их восьмилетний сын Эрик и 38-летний дав­ нишний друг отца и сосед Джейми с со­ бакой. Джейми некогда был женат, но же­ на от него сбежала. В прошлом фермер, он продал свой участок отцу Эрика и рабо­ тал на ферме своего друга. Впрочем, там его считали своим. Отец Эрика выпивал с ним, часто подтрунивал над его жизнью и неустроенностью, всегда ставил в пример себя: ферма, семья, сын, жена опять ждет ребенка. И вот однажды Джейми, зазвав Эрика в сарай... убивает его там. Этому предшествует страшная, великолепно выпи­ санная, патологическая сцена, детально, до кошмара, рассказывающая о том, как Джейми задушил мальчонку. Что это — сумасшествие? Садизм? Нет, все тут зна­ чительно сложней и проще. Мотивом насилия пропитан весь рассказ. Он начинает звучать уже с первых строк: «Эрик жил с отцом, который был ферме­ ром и сыном фермера, и матерью, кото­ рую в ту давнюю святотатственную, почти неправдоподобную ночь покорил (в под­ линнике «насильно увел».—Т. Г.) его отец и которая с той поры никогда уже не мог­ ла освободиться от своих оков». О насилии же напоминает и название таверны, где по вечерам выпивали Джейми и отец Эрика. Если бы переводчики углубились в тексто­ логический анализ произведения,' то тогда перевод названия таверны был бы не «Сплавщики» (журнал «Волга») и не «Стропила» («Иностранная литература»), а «грабители», «насильники» или что-либо стоящее в этом ряду. Напряжение в рассказе, которое царит вокруг образа Джейми, настораживает. Сво