Сибирские огни, № 04 - 1972

Сложные чувства и пластичное изобра­ жение удаются Решетникову, но сильного, своеобразного развития публицистической мысли в его стихах почти нет. Одно из ран­ них стихотворений «Мальчики в Чапаева играли» сводится к совершенно правильной, но общеизвестной сентенции, что мальчишки должны готовиться к солдатской службе: «Вручены им будут судьбы мира! А ведь мир на мужестве стоит». В стихотворении «О лаптях и ракетах», написанном много позднее, проглядывает тот самый, излюбленный М. Кубышкиным, отсчет времени: И с этой шуткой злой, бывало, Крестьянский люд, до срока прост — Крестился лаптем, щи хлебал им, Кисель хлебал им за семь верст. И тот, кто лаптем путь наш мерил, В форту Канаверал сейчас Глядит, глазам своим не веря, Почти обиженно на нас. Л. Решетников, как Стюарт и Лисовский, тоже обращается к облику молодежи конца пятидесятых — начала шестидесятых годов. О взаимоотношении поколений он говорит с самым близким, родным человеком — сы­ ном, и жестко, с прямотою старого фрон­ товика, осаживает, вразумляет его. В ответ на слова сына о том, что «вышли из моды вы, как соха меж дорог, от стихов ваших одо- вых до солдатских сапог», он говорит: Рано вы нас хороните. Отчисляя в запас, Рано травку бороните. Что взойдет после нас, Как бы ни было горько нам, Наша совесть чиста. При всей жесткости и, так сказать, не­ уступчивости, Л. Решетников несомненно ближе к Стюарт с ее поисками контактов между поколениями, чем к малонлодтворно- му гневу Лисовского. Поэт хочет от сына и его сверстников — Чтобы нас не свергали вы — Языку горячо! — А на наше, за далями, Опирались плечо. Потому что покуда Вы — для пуль только медь. Мы же — гильзы, Откуда Вам лететь И лететь! Чем дальше от годов войны уходило вре­ мя, тем больше расширялся диапазон поэ­ зии Л. Решетникова. Мы уже заметили, что даже в темах невоенных поэт склонен к об­ разным деталям войны. Но в его поэтике на­ блюдается и обратное: в стихах военных очень часты образы из крестьянского мирно­ го быта. Таковы «ладони рук, сработавших победу», у спящих солдат («В конце вой­ ны»), Таково сравнение из «Мыса Херсо- нес»: «И растет из земли, как трава, бое­ вое железо». Еще в 1942 году, после боя под Малоярославцем, поэт писал: Эту землю пришлось не от скуки Динамитом перепахать. Будут плугом, наверно, и внуки Кости дедов своих отрывать. Если скажет кто: «Переплатили Здесь за клок неудобных полей»,— Ты ответь, что у нас не любили Торговаться с отчизной своей. От крестьянского восприятия детства идет и образ тех лаптей, от которых поэт повел отсчет истории до космических ракет. Как образ публицистический, он неоригина­ лен и староват, но дело в том, что для поэ­ та лапти —факт его биографии, мера дви­ жения собственной судьбы. На что не старый человек, Я помню,— дед их снял с копыла: — Носи, внученок, целый век! В более позднем стихотворении «Пох­ вальное слово вертолету» поэт воспринимает новую технику в том же кругу ассоциаций: Едем просто и устало. Будто с поля мужики На своей телеге свычной, Сквозь гречиху и овсы, На какой плелись обычно Наши деды и отцы... Ты лети, лети, телега,— Лопасть вместо колеса.., Крестьянские образы обретают высокую страсть, звучат торжественным гимном в честь любви в стихотворении «Признание», посвященном любимой женщине: Ты нужна мне. Как алчущим хлеб — ничего, кроме хлеба! Ибо я тебе нужен, как жаждущим капля воды. Ты стоишь среди поля, как ннва под яростным небом. Да прольется тот ливень, что колос нальет для страды. Я лю'бл'га тебя так —твои губы, и зубы, и тело,— Как крестьянин ту пашню, в которую бросил зерно. Целостным слиянием образов крестьян­ ских и военных при решении самых разно­ образных поэтических задач Л. Решетников близок А. Твардовскому,— ближе всех дру­ гих новосибирских поэтов. Прямое влияние Твардовского не очень часто заметно в стихах Решетникова. Его можно отметить в стихотворении 1956 года «Переправа». Впрочем, оно и посвящено Твардовскому и заключает в себе воспоми­ нание о главе из «Василия Теркина». Видно это влияние и в позднем стихотворении «Па­ мяти Саши Щукина». Само внутреннее дви­ жение стиха, обнаженный драматизм души, сложное чувство вины, в которой солдат не виноват, бытовые вульгаризмы солдатско­ го языка,—это тоже идет от Твардовского: Я упал левее кочки, Он правей ее упал. Бомба ж, сверзясь с верхотуры. С поднебесной вышины, В тот же ряд упала, дура, В тот, но с правой стороны... И весь груз, всю эту долю. Как горящая броня, Принял он один в том поле — За себя и за меня,