Сибирские огни, № 04 - 1972

зии прочно связано с именем К. Лисов­ ского. «Я улицы читаю наизусть»,— говорит поэт. В этом домике жил В. И. Ленин пе­ ред отъездом в шушенскую ссылку. В ны­ нешнем Доме просвещения звучал на ми­ тингах «железный голос Якова Свердлова». Здесь родился великий Суриков, который сказал о земляках: «Краснояры сердцем яры». Поэт знает, чем облицовываются но­ вые дома — гранитом Тунгуски и мрамором Саян... Уже по деловой конкретности перечисле­ ния улиц, зданий, имен в изображении Красноярска можно заметить, что в творче­ ском методе К. Лисовского есть нечто от очеркизма, от репортажа. Ему чужды слож­ ные обобщения, он скорее фотографирует свою эпоху, чем создает ее психологический портрет. От этой особенности зависит и поэтика Лисовского, в которой нет ни обостренной художнической наблюдательности Стюарт, ни смердовской импрессионистичности. В его стихах географические названия, конкретные имена, точные измерения становятся сред­ ствами поэтической выразительности. В той же поэме о Бегичеве есть такая строфа: Тут все открыто холоду и ветру. Вода озер прозрачней хрусталя. И только лишь на тридцать сантиметров Оттаивает мерзлая земля. Центр образности тут —числовое опре­ деление; именно оно создает ощущение студеного края. И «сантиметры» вовсе не звучат прозаически в общем контексте. В стихотворении «Красный чум» поэт рассказывает о зимнем стойбище нганасан: «Пламя гудит в раскаленной печке. Дождь за обшивкой или метель? Голая тундра. Дудыпта-речка,— семьдесят первая парал­ лель». Эта полярная параллель в соседстве с неведомой, а потому какой-то особенно далекой, Дудыптой выполняет, изобрази­ тельную функцию. Лисовский досконально знает Сибирь, он бывал у могилы Бегичева, не раз проплыл по всему Енисею от истоков до устья, ноче­ вал в чумах и ездил на оленях, попадал в штормы на самолетах полярной авиации, он давно свой человек в Эвенкийском на­ циональном округе и среди енисейских реч­ ников. В своих постоянных путешествиях К. Ли­ совский видел столько экзотического, необы­ денного, что факты стали в восприятии поэта самодовлеющими, интересными сами по себе. И собственный восторг перед не­ обыкновенностью познаваемого казался по­ эту настолько эмоционально мощным, что­ бы воздействовать на читателя непосредст­ венно, без помощи формальных катализато­ ров. Чрезмерная уверенность в силе собст­ венных эмоций и в увлекательности содер­ жания породили у поэта определенное пре­ небрежение к форме. На протяжении дли­ тельного времени поэтика К. Лисовского не претерпела заметного развития. В «Русском человеке Бегичеве» была мо­ лодая звонкость стиха, правда, уже тогда настораживавшая некоторой легкостью зву­ кописи, за которой не было взыскательного отбора единственных слов. Со временем стих стал терять звонкость, появилась в нем обыденность даже в описании экзотики: И скажут: — Вот твоя постель,— И ты уснешь, теплом согретый, Забыв, что в двух шагах метель Неистовствует до рассвета. Тот же вроде бы точный метраж «двух шагов» уже воспринимается лишь как рас­ хожее определение. В 1950 году К. Лисовский написал поэ­ му «Солнце над Курейкой», где получило концентрированное выражение такое вос­ приятие образа И. В. Сталина, когда обще­ народные победы и великие свершения в стране как бы персонифицировались, припи­ сывались одной личности, а ее индивидуаль­ ные черты идеализировались. Через шесть лет произошли крупные по­ литические сдвиги в нашем обществе, кото­ рые выбили поэта из колеи, в его творче­ ском кризисе отразился нелегкий процесс разрушения стереотипа, сложившегося в об­ щественном сознании. Новые явления К. Лисовский воспринял трудно. В одном из стихотворений той по­ ры он обвиняет молодежь в том, что вожак остался одиноким: Но, взбираясь все выше и выше За крутые хребты, облака, Молодые как будто не слышат Этот зов, этот клич вожака. Что им, юным, здоровым, беспечным, До каких-то усталых, больных? Подобно Е. Стюарт, он щ этот период пишет немало стихов о молодежи. Но если Стюарт с тревогой, заботой и, в конце кон­ цов, с верой смотрит на молодых, стараясь помочь им в духовном созревании, то Ли­ совский, главным образом, жесток, сердит и обижен: Знаем мы эти штучки-дрючки, Различаем тщеславия зуд!.. Нынче мальчики-недоучки Старомодными нас зовут. Но в хорошем стихотворении «Саранка» взгляд поэта становится более вдумчивым. Образ таежного цветка органично совме­ щается с образом девушки: «Веснушчатая, алая... Не броской, не зовущей — полна де­ вичьей прелести... Ты наших русских деву­ шек напомнила мне, скромница» — Не тех, что пыль столичную Взбивают, всюду рыская За кофтой заграничною. Нейлоновой, английскою,— А чистых, цельных, искренних, С кудряшками, косицами, Что слов не любят выспренних. Что ходят в платьях ситцевых. Здесь есть лирически взволнованное, этически плодотворное противопоставление разных типов молодежи, а не противопо