Сибирские огни, № 04 - 1972

и уже хотела скрыться в бору, как вдруг резко пахнуло добычей. Она замерла, и ост­ рые когти сильных лап вонзились во влажную почву. Еще секунда — и Одноглазая, взглянув с досадой на рассвет, бросилась вверх по пади. Ее прыжки, несмотря на стремительность, были бесшумны. Словно тень, скользи­ ла она по чаще, перепрыгивала через валежник, пни. Временами останавливалась, ню­ хала воздух и, подняв торчмя уши, прислушивалась к предутренней тишине. Вот и поляна. Волчица замерла в последнем прыжке, напружинив ноги, готовые вмиг бросить гибкое туловище вперед, следом за добычей. Но тишина не выдавала звуков, будто никого и не было на поляне. Одноглазая, вытянув шею, выглянула из-за пня. Место оказалось неудобным для нападения, мешал ерник. Тогда она, пятясь задом, отступила метров на десять и, приподнявшись, осторожно выглянула. Отдыхающих оленей не было видно, но она верила своему чутью и хорошо знала, что оно ее никогда не обманывало. Прильнув к настывшей земле, волчица поползла напрямик к колоде и выгляну­ ла. Вот тогда и хрустнула веточка под тяжелыми лапами. Но этот звук бесследно за­ мер в тишине. В пяти метрах от колоды, стоя, дремала уставшая мать. А где же остальные? И волчица положила передние лапы на колоду, приподнялась. Совсем близко в траве спали телята. Теперь надо было торопиться: редел мрак ночи. Надо было одним прыж­ ком накрыть жертву. Она знала, как это сделать. Сгорбив до предела костлявую спину и пропустив далеко вперед задние ноги, волчица взметнулась вверх! Отчаянный крик разорвал лесную тишину и пугающим эхом расползся по бору. Мать в испуге бросилась к кустам, но вдруг остановилась. На траве, под хищником, барахтался задавленный теленок. Одно мгновение — и кроткой, пугливой матерью овла­ дел гнев. В больших добрых оленьих глазах вспыхнул злой зеленоватый огонек. Не­ сколько прыжков — и олениха ударом передней ноги отбросила к колоде Одноглазую. Трудно сказать, чем бы все это кончилось, если бы из кустов не послышался тре­ вожный крик второго теленка. — Бек-бек,— тревожно прокричала мать, подбегая к малышу, и олени, переско­ чив ручей, исчезли в бору. На перевале они остановились, и мать долго кричала, долго звала оставшегося на поляне теленка. А волчица расправлялась с добычей. Разорвав брюшину и запустив глубоко внутрь свою морду, она сожрала печенку, сердце, вылакала кровь и принялась за тушу. Через полчаса на примятой траве лежали остатки молодого телка. Только теперь Одноглазая заметила, что поднялось солнце, уже исчез утренний туман и свистели птицы. Волчица стала кататься по влажной траве: нужно было смыть с шерсти кровь, иначе запах свежей добычи далеко потянется по следу, а по нему рысь, соболь, коло­ нок легко могут найти остатки и не замедлят растащить все. — Кар-кар... кар-кар...— послышался крик ворона, а затем и шум крыльев. Ночуя далеко, на краю соснового бора, ворон слышал на рассвете крик молодого оленя и сразу догадался, что произошло на поляне. Он решил, что нужно торопиться, и полетел на крик. Скоро ворон появился над падью. Усевшись на вершине старой сосны, он стал осматривать поляну. С высоты ему хорошо были видны и поляна, и край ерника, и да­ же примятая трава с красными пятнами на ней. Это был старый ворон. Он лучше других знал страну Бэюн-Куту. Знал, сколько в ней зверей, птиц, в каких местах они кормятся, куда ходят на водопой, где прячут потомство, кто с кем враждует. Волки считали его своим. Ни одно событие в этой стране не обходилось без его участия. Жители соснового бора старались не попадаться старому ворону на глаза. Крик его был всегда вестником несчастья. На примятой траве лежали куски мяса. — Дзинь-рру-рр...— вырвалось у ворона от радости. Он хотел было спуститься, ведь скоро сбежится хищная мелочь, но увидел возле колоды волчицу. Морда у нее подобрела, глаз от сытости стал маленьким, бока раздулись.