Сибирские огни № 03 - 1972

Слова Казначея все еще не достигали его сознания раздельно и отчетливо, только ненавистный басовитый гул, отвратительный своим добродушием, претензией на дружбу и сочувствие, слитый с внятным током крови в висках, с яростными ударами сердца. — Я чту испанок, Анри, я знал только их любовь и всегда был хорошим католиком, но в мечтах о другой, второй жизни я не раз видел вот такую. За деньги можно купить похожую, но это уже не любовь, сынок, это скотство. Он беспечно стоял на протезах перед хрупким стеклом, наклонившись вперед от усердия, и казалось, вот-вот распахнет окно, чтобы приблизить к себе белый мираж. Если он свалится с шестого этажа, этот тяжелый куль старых костей и мяса — его чугунный, литой череп расколется об асфальт, о железную решетку водостока. Он сдохнет, сдохнет, кончится ненавистная, вязкая, благодушная болтовня. Котта с трудом сдержал дрожь в коленях, в кистях рук, свел их за спиной, сцепив пальцы и напрягая мускулы. Нельзя бить головой, на ней может остаться след,— плечом, только плечом, таким ударом, которого он никогда не позволял себе на футбольном поле. — Черт возьми! — воскликнул Казначей.— Стоит длинноногая, тощая, в замшевых штанах, а что-то в ней удивительное. Мадонна! Мадонна! Подойди-ка сюда, она стоит того, чтобы взглянуть на нее. Котта наконец сообразил: там Анна-Мария. Она пришла, как обещала, и теперь обшаривает взглядом окна шестого этажа, и видит не его, а Казначея, она запрокинула голову и именно теперь, с полуоткрытым ртом, с двумя дырочками ноздрей и рассыпавшимися волосами, кажется особенно чувственной и прекрасной. Его била дрожь, чтобы унять ее, нужно опуститься в кресло или обрушиться ударом в широкую сутулую спину Казначея. И когда Котта затаил дыхание и прижмурил глаза, уже не имея сил противиться безрассудству, зазвонил телефон. Говорил Лоран. Трубка тряслась в руке Анри, он прижал ее к уху, сдавил подбородком, не сразу сумел отозваться на тревожные «Алло! Алло!» Лорана. «Что с тобой, Анри? Отчего у тебя такой голос?» — «Все в порядке,— сказал он после слишком долгого молчания.— Я тут задремал, дожидаясь, теперь никак не приду в себя...» Лоран скороговоркой заговорил о том, что он не виноват, сильный ветер мешал полету, задержал их на полчаса, он звонит с аэродрома, его ждет такси, пусть Анри наберется терпения, Лоран везет ему неплохие новости и, кстати, письмо от Терезы. Котта положил трубку. Тем временем Казначей спрятал в портфель рентгеновский снимок, сунул в карман зажигалку и отошел к двери. — У тебя еще есть время все обмозговать,— сказал он деловито.— Техника простая: подпишешь долговую расписку, будто ты брал у меня взаймы еще полгода тому назад. Я пока не могу проставить сумму, не знаю, на чем вы сойдетесь. Котта отвернулся, отошел к окну, сразу отыскав взглядом Анну-Марию. — Запомни: я этажом ниже, в конце коридора.— Казначей назвал номер.— Буду ждать, только не вздумай хитрить: я передам снимок Лорану, договор расторгнут, с тебя за намеренный обман взыщут неустойку. Я хочу, чтобы наша сделка была честной. Казначей прикрыл дверь бережно, беззвучно; Котта окаменел у окна и долго не замечал, что Анна-Мария призывно машет ему рукой. Потом он отозвался ей. машинально, вяло, еще не в силах собраться с мыслями, еще не откликаясь ей ни чувствами, ни даже памятью. 6 Если отдавать Казначею треть, то рассчитывать не на что: оставшихся денег хватит, чтобы как-то прожить, а через несколько лет — конец, нищета. Но может случиться и хуже: если он не сможет играть, если уйдет из клуба, получив от Лорана только часть договорной суммы, ее не хватит, чтобы погасить долговую расписку. Котта метался по номеру, тщетно стараясь что-то прикинуть, подсчитать, и когда он, наконец, решился уйти, не дожидаясь Лорана, не вступая в переговоры, укрыться и от (