Сибирские огни № 03 - 1972

В дверь постучали, Котта открыл; из коридора ему улыбался Казначей. Глаза из-под тяжелых надбровий смотрели приветливо, едва ли не с дружеским извинением' за внезапное вторжение. Котта посторонился, пропуская Казначея, и тот, прежде чем заговорить, неторопливо пересек комнату, положил на стол портфель, прошел к окну,: обозрел площадь и вернулся к столу. — Так-то, Анри.— Он опускался в кресло тяжело, будто проделывал сложную, расчлененную на этапы операцию.— Куда только нас не загоняет жизнь. Ошеломленный Котта молчал: было невозможно постичь, как вместо Лорана мог появиться Казначей? Что это — месть Лорана? Расплата за те два гола? Разрыв, для которого Лоран нашел такую иезуитскую форму? Или его предал Мануэль? Взвесил все и решил не рисковать? — Ничего не случилось, Котта, ровным счетом ничего,— покровительственно сказал Казначей. Он вынул зажигалку, извлек из кармана сигару и тут же сунул ее обратно.— Воздержусь: Лоран решит, что ты куришь сигары, это снизит ставку. — Вам-то какое дело! — враждебно выкрикнул Котта: нечего церемониться, незачем разыгрывать встречу добрых приятелей. — Не горячись,— посоветовал Казначей.— Не думай, что мне на моих ходулях легко бегать за тобой.— Тяжелыми ладонями он похлопал себя по коленям, протезы мертво отозвались ударами.— У нас мало времени. Я не хотел бы встретиться здесь с Лораном, он меня не приглашал в гости. — И я как будто не звал! — Ты — другое дело, ты пока еще мой человек,— терпеливо объяснял Казначей,— Не думай обо мне слишком плохо; за три года я успеваю привязаться к каждому из вас, конечно, к тем, кто этого заслуживает. — Значит, я заслужил? — Ты — да! Ты парень с головой, с сердцем: может быть, в этом твоя слабина. Те, у кого одни только ноги, никогда не становятся королями футбола, но они — счастливые ребята, ни девушки, ни даже те, кто пишет о футболе, часто не понимают, что у них нет ничего, кроме ног. — С ними легче вести дела! — Что ты: это, как правило, упрямые ослы. Мне легко с такими как ты, и ты в этом убедишься. Ты не стал футболистом номер один только потому, что слишком тосковал по Парижу, по жене, по Франции. Я это сразу понял, но думал, может, переменишься, а ты не менялся. Ты не стал играть лучше: немного прибавил в технике, так уж у нас поставлено дело, но порыва меньше, энергии, того, что принято называть вдохновением. И я понял, что ты захочешь вернуться. — Это мое право. — Но когда я завел разговор о новом контракте, ты ведь не отказался, не сказал: все, хватит! — Ну и что?! Отчего бы мне не подстраховаться? — Котта говорил уже почти спокойно, известная откровенность могла стать теперь его оружием.— Лоран может не пойти на мои условия, что тогда? — Ты из него выжми все, парень! — Казначей так яростно сжал большой, поднятый над столом кулак, так натужно повернул его, словно преодолевая пудовую тяжесть, что Котта не отводил взгляда от его руки.— Пусть раскошеливается, ты им нужен. — А вам?! — вырвалось у Котта. Казначей посмотрел на него внимательно, как будто даже с сожалением и сказал жестко: — Мне ты нужен, потому-то я здесь, а команде — нет. Из-за ноги,— добавил он буднично,— Из-за правой ноги. Котта почувствовал, что багровеет, даже уши налились кровью, но он стоял против света, между окном и Казначеем, и тот не смотрел на него, возился с запорами тощего, будто совсем пустого портфеля. — Что нога? Обыкновенная травма. 5 * 67