Сибирские огни № 03 - 1972

— Какое ему дело до шести тысяч мест! — Распалясь, Дора встала против мужа, щуря близорукие глаза.— Ему, что ли, платят проценты?! Анри, ты не должен их щадить.— Я веду честную игру,— сказал Котта, больше для собственного убеждения. — Подумать только! Это теперь называется — честная игра! — Мануэль забегал по гостиной.— Он мальчишка, бессовестный мальчишка, он только и умеет, что делать детей в каждый свой приезд в Тулузу. — Эмма-ну-эль! — Дора странно поникла, окинула мужа усталым, отчужденным взглядом и села в кресло, обхватив руками плечи. Мануэль бросился к ней, виновато опустил ладони на ее голову,— с таким же успехом он мог положить их на кожаную спинку кресла. — Я бы ему запретил ездить в Тулузу,— настаивал из упрямства Мануэль. У Мануэля и Доры после семи лет супружества не было детей. Они заговаривали об этом все реже, щадя друг друга и убеждая друг друга, что мир сошел с ума и нет такого человека, который мог бы с уверенностью смотреть в свой завтрашний день, что плодить детей — безумие и если правда, что родители должны детям только одно — их будущее, то все люди — банкроты. И это их согласие без подозрений, постоянная готовность разделить вину поровну, точно поровну, так, чтобы и пылинка не перевесила другой половины, это взрослое сиротство в многодетном мире придавало их отношениям особую, горькую прелесть, привкус тайны, скрытого вызова обществу. Но, когда Мануэль заговаривал так, как сейчас, они оба вдруг выходили из надежного укрытия и оказывались только беззащитной, бездетной парой супругов. — Не слушай его, Анри.— Она высвободила голову, провела рукой по волосам.— Это типичная черта мадридских хвастунов, у них мысли не поспевают за словами. Привычные звуки улицы давно не замечались: шелест шин, редкие гудки, визг тормозов, людские голоса, расплескавшиеся до неразличимости. Но вот совсем близка, будто они не на пятом, а на втором этаже, хлопнула дверца машины, Мануэль бросился к окну, склонился над подоконником и отпрянул. — Казначей! — воскликнул он панически.— Это ко мне, ко мне! — Он быстро соображал, задернул портьеру на двери, которая вела в его кабинет, и, шепнув им: — Оставайтесь здесь, только, ради бога, помолчите! — вышел через другую дверь в переднюю. Пожалуй, один Котта не удивился появлению Казначея. Анри много думал о нем в этот день, подозревал в случайных встречных его агентов, сам воздух, душный, гнетущий, уплотнившийся августовский воздух должен был вытолкать из себя, как джинна, Казначея. 1 Робот грузно пересек переднюю, откликаясь стуку высоких каблуков Мануэля редкими, неживыми шагами, почти осязаемой — и на слух — тяжестью. Непрерывный густой, рокочущий голос, кряхтенье кресла под плюхнувшимся в него телом Казначея и сразу требовательный, властный мужской смех. Пустяковые слова для начала, неуверенный, принужденный голос Мануэля и ничем не стесненный — Казначея. — Не хочу их слушать,— шепнул Котта, заняв место Мануэля у окна и чуть отступив, чтобы его не мог заметить шофер Казначея или кто-нибудь из прихлебателей, если Казначей был в машине не один. — Может, и не о тебе: у них много дел. Однако Анри некуда было деваться от громкого голоса Казначея, наполнившего собой не только кабинет, но и всю квартиру. Разговор шел о ближайших делах, Казначей просил Мануэля завтра же — в отмену их прежней договоренности — вылететь в Рио и на месте решить, ехать ли после Рио в Парагвай и Боливию, где по последним сведениям свирепствует какой-то новый желудочный грипп. Потом обсуждали строительные планы, устройство душевых и выбор типа душевых — общих, где спортсмены будут оставаться пусть вшестером, но в коллективе, или отдельных, создающих некоторую изоляцию, нежелательную, особенно после трудных игр. — Вот видишь,—■ прошептала Дора, но именно в этот момент за дверью прозвучало имя Котта. Оно пришло вместе с внятным, едким запахом сигары Казначея.