Сибирские огни № 03 - 1972

а заодно и в сельсовет ночесь напишу. Покажу вам. Покаянье Галине Артюховне также будет отослано. Разрешите идти? — Идите! Я удивился — в голосе майора мне почудилась пристыженность. Андрюха поднялся, оправил телогрейку под ремнем, закурил, ткнувшись цигаркой в огонь коптилки, и пояснил свои действия хмуро глядевшему майору: — Покурю в тепле.— И курил молча до половины цигарки, а потом вздохнул протяжно: — Жись не в одной вашей Москве протекает, товарищ майор. По всему Эсэсэру она протекает. А он, милый, ого-го-о- о-о-о! Гитлер-то вон пер, пер, да и мочей кровавой изошел. Оказалось у него задница не по циркулю пространствия наши одолеть! И на громадной такой территории оч-чень жизнь разнообразна. Например, встречаются еще народы — единым мясом или рыбой без соли питающиеся; есть которые кровь горячую для здоровья пьют, а то и баб воруют по ночам и молятся не царю небесному, а дереву, скажем, какому, ведме- дю или даже змее... Майор, часто моргая, глядел на Андрюху Колупаева и вроде бы совсем его не узнавал. Плюнул в ладонь Андрюха, затушил цигарку, как человек, понимающий культуру. — Вам вот внове знать, небось, какой обычай остался в нашей деревне?— Андрюха помолчал, улыбнувшись воспоминанию.— Родитель— перетягой или вожжами лупит до тех пор, пока ему ответно не поднесешь... — К-как это? Вина?! — Вина-а! — хмыкнул Андрюха.— Вино само собой. Но главное — плюху! Желательно такую, чтоб родитель с копылов долой! Сразу он тебя зауважает, отделиться позволит. Я вот своротил тяте санки набок и, вишь вот, до шофера самоуком дошел, кержацкую веру отринул, которая даже воевать запрещает. А я худо-бедно фронту помогаю... — Идите! — устало повторил майор. Андрюха, баскобайник окаянный, подморгнул мне усмехнувшись, натянул неторопливо рукавицы и вышел на волю. Все правильно. Все совершенно верно! Знала Галина Артюховна, кого выбрать из нашего взвода! Боец Андрюха! Большого достоинства боец! Не то что я — чуть чего — и залыбился: «Что изволите!» — Тьфу!.. Командир дивизиона попил чаю из фляги, походил маленько по блиндажу и снова уткнулся в карту. — Ишь какой! Откуда что и берется!— буркнул он себе под нос,— Снюхался с хохлушкой, часть опозорил и еще болтает о нравах и обычаях, наглец такой! Н-ну погодите, герои, доберусь я до вас! Наведу я на этом ЧМО порядок!.. Письма Андрюхины майор проверил или, как он выразился, откорректировал, что-то даже вписал в них от себя, но только те письма, которые были домой и в сельсовет. Письмо к Галине Артюховне не открыл, поимел совесть, хотя и сказал, насупив подбритые брови и грозя Андрюхе пальцем: — Чтобы не было у меня больше этих ля-амурчиков! «Э-э, товарищ майор,— отметил я тогда про себя,— и вас воспитывает война тоже!..» Андрюха Колупаев с тех пор покладистей стал и молчаливей, ровно бы провинился в чем, и беда какой неряшливый сделался — вонял бензином, брился редко, бороденка осокой кустилась на его щербатом, заметно старящемся лице, иной раз он даже ел из немытого котелка, чего при его врожденной обиходности прежде не наблюдалось. Лишь