Сибирские огни № 03 - 1972

тогда на фронт много: и насчет пенсий, и насчет тыловиков, которые цеплялись к солдаткам с корыстными намерениями, и насчет подвозки дров, сена, учебы, работы и по всяким-всяким разным причинам. И правильно! Кому же еще, как не командиру, пожалобиться одинокой женщине или старикам-родителям? Он, командир,— отец над всеми и, значит, в ответе не только за боевые дела солдат. Это вот доверие и родство только в нашей армии завелось, и не надо терять такое качество и нынешним командирам. Разные письма бывали. Помню, одна бабенка спрашивала в письме об своем муже: «Где такой-то? Не получаю писем». Наш майор аккуратен по этой части был и вежливо ей ответил: «Так и так, ваш муж, проявив героизм, ранен и отправлен в госпиталь на излечение».— «Где тот госпиталь? — спрашивает бабенка в другом письме,— я немедля туда поеду навестить дорогого мужа».— «Я не ведаю госпиталями и, к сожалению, не знаю, где находится ваш муж»,— снова вежливо отвечает майор. «Дерьмо ты, а не командир, коли не знаешь, где находятся твои бойцы!..» Это нашему-то майору, который с пеленок приговорил себя повелевать людьми и красоваться в военной форме — такие слова!.. Ах, бабы, бабы! Дуры вы, бабы! Право слово, дуры! Письмо нашему командиру части писал под диктовку неграмотной жены Андрюхи председатель сельсовета. В конце письма он присобачил печать, поставил «верно» и учинил размашистую принципиальную подпись. Это уже документ. На него надо реагировать. Командир части пришел в жуткую свирепость, потому что в письме ругали не столько Ан- дрюху, сколько его, и не просто ругали, а прямо-таки срамили: «Мы тут работаем, не разгибая спины, без сна, без отдыха, голодные, холодные, чтобы вы скорее побеждали врага коммунизма и социализма, а в результате узнаем, чем вы там занимаетесь...» (тут стояло слово, буквально определяющее, что мы занимаемся). Командиру части, распустившему своих бойцов, грозили, что если меры не будут приняты и бабник Колупаев не понесет заслуженного наказания — его семья и все труженики славного совхоза имени Десяти замученных красных партизан обратятся к генералу фронта, а то и к самому Верховному... Молодой щеголь, перед самой войной окончивший артучилище и мечтающий об академии, если уцелеет, майор бегал по блиндажу, позвякивал шпорами и шептал угрожающе. Увидев, что я, дежурный телефонист, ухмыляюсь, он выпрямился, трахнулся темечком о сучковатый накат и, схватившись за голову, рявкнул: — Вы чего улыбаетесь?! Такой же бабник! Такой же свистун! Ко- лупаева ко мне! Бегом!.. Я хотел обидеться на «бабника», да не посмел и поскорее вызвал ЧМО — такая позывная была у нашего хозвзвода. Расшифровывалась она точно: чудят, мудрят, обманывают. Телефонист на ЧМО бросил трубку возле окопчика и пошел искать Андрюху, а я с завистью и интересом слушал заманчивую, с моей точки зрения, жизнь тылового взвода. Вот замычала корова, звякнула подойница, следом голос: «Шоб ты сказылась, худа скотыняка!..» На кого-то покрикивал повар: «Ты у меня получишь! Ты у меня получишь!..» Кто получит? Чего получит? — я мог только гадать. Потом хохот раздался и женский визг. «Живут же люди, ей-богу!» — я уши развесил, настраиваясь на женский визг, но вятский голос старшины Жвакина занудил: «Эдак я все пораздам, а майору-те. што останется?..» Главная цель Жвакина на