Сибирские огни № 03 - 1972

Однако произошло это уже в Польше, и до события того было еще ой как много километров! Пока же мы только-только съехали с хутора Михайловского и обнаружили, что у Андрюхи пропал аппетит, лицо его осунулось, и в завалившихся глазах обозначилась какая-то непонятная мгла. Ну, вопросы пошли: — Не заболел ли? Дома все ли в порядке?.. Может, письмо худое получил?.. — Отстаньте от меня!.. Отцепитесь!.. Чего привязались?! — надломленным голосом кричал Андрюха и прибавлял разные слова. Крутой нравом, занозистый мужик, еще в гражданке избалованный как редкостный спец по машинам, Андрюха и на войне марку держал высоко. Позволял себе возвышать голос на нас и даже вредничать с начальством, которое относилось к нему почтительно и по возможности берегло такого нужного бойца от истребления. Но хоть он и спец, хоть и дока по части техники, да в других вопросах были у нас люди проницательней и вострее его — и скрыть Андрюха ничего не сумел, потому как не было еще и не скоро, думаю, будет такая человеческая тайна, каковую бы не вырвал из нетей русский солдат— зрящий на три метра в землю, а может, и дальше! Андрюха Колупаев влюбился! Это был первый такой случай в нашей части, и мы до того оказались сражены, что и на Андрюху глядели совсем уж по-другому, отыскивая в нем ту красоту и значительность, за которые господь бог ниспослал человеку этакое чудо! Вы думаете, мы обнаружили сказочного принца в золотых одеждах и с пронзительным взглядом? Где там! Мы даже кучерявого лейтенанта в хромовых сапогах и то не обнаружили! У радиатора «газушки» вертел заводную ручку и матерился на весь Украинский фронт коренастый, чернявый, на бурята смахивающий мужик. О , любовь, ты и вправду что слепа! У меня вот взять, шатеновые волосы, вьющиеся, если их с духовым мылом вымыть, нос, правда, подкачал— он у меня коромыслом, зато глаза как у артиста Дружнико- ва — задумчивые — внешность хоть куда! Но завлек я кого-нибудь? Завлек?! Через две недели пришло письмо, и Андрюха не стал его нам читать, а лишь подразнил, показавши начало, где обмусоленным химическим карандашом было выведено: «Коханый мий!» Все остальное письмо Андрюха закрыл мазутной ладонью, а потом и вовсе уединился в кабину. «Коханый мий!» Вот так, Андрюха! Это пока мы бились за хутор Михайловский, пока мы издыхали на высотах и у нас все засохло не только в животе, но и в башках, он охмурял вдовицу годов двадцати двух — двадцати трех. Мы видели ее, эту грудастенькую, стеснительную вдовицу с черными бровями и уважительным голосом. Она жила в белой хатке возле колхозного сада и пасеки, километрах в двух от хутора. Там-то и стоял со своей машиной жук наш Андрюха и времени попусту не тратил. Вдовушка Галина Артюховна птицей летала по двору и, поднарядившись в фартук с лентами, все напевала: «Будь ласка, Андрей Степанычу, будь ласка!..» Лицо Андрюхи так блестело и сияло, будто он квашню блинов срубал во время масленицы и сверх того пол-литра выпил. На нас он смотрел ровно бы с парашютной вышки, не различая отдельных черт лица, как на серую, интереса не имеющую массу. Фасонит Колупаев Андрюха, задается! Но у него ж в забайкальском совхозе имени Десяти замученных красных партизан имеется же