Сибирские огни № 02 - 1972

— Слышишь, слышишь? До тебя добрался. «На самый конец оставил,—подумал я,—как пример отрица­ тельный». И, ничего не ожидая хорошего, прислушиваюсь к доклад­ чику. Савостин, радуясь, то и дело тычет меня в бок, стукает по коленке. Я шиплю на него, боюсь пропустить хоть слово Ажаева. А тот уже впе­ чатывает в тишину: — Думается, невозможно забыть рассказ «Крылышко» —о семи­ летней девочке... Если не считать повести Пановой «Сережа», мы, по­ жалуй, не сможем назвать в нашей литературе последних лет другой истории детских переживаний, рассказанной с такой силой. — Чуешь, старик, чуешь?! —хрипит мне в ухо Коля. Но он тут же замирает, приоткрыв рот. — Рассказ очень печален, от него веет безнадежностью,—звучит голос докладчика.—И, к сожалению, тут речь идет уже не о таланте, а о его направлении — почти все рассказы проникнуты грустью и безыс­ ходностью. Герои —люди маленькие в самом плохом смысле слова. Они неудачники с несложившейся жизнью, и почему-то они дороги автору именно жалкой своей судьбой и беспомощностью. «Здесь уж докладчик повторяет статью из «Литературки»,—думаю я. Зябко мне становится, и я передергиваю плечами. — Что, брат, корежит? —спрашивает расстроенный Коля.—Пошел он... Знаешь, куда? Ты воюешь за этих неудачников. — Можно проследить рассказ за рассказом, и мы увидим, что на них лежит печать добровольно избранной автором позиции утешителя «униженных и оскорбленных». Автор поэтизирует даже страдания своих героев... Тихо в зале, множество лиц, озаренных светом со сцены, обраще­ ны к докладчику. Чего там, за столом, делает Шолохов? Слушает, шеп­ чется или что-нибудь рисует от скуки? — Автор своих любимых героев никуда не зовет, не поднимает их на борьбу, не показывает, способны ли они на свой жизненный подвиг... «Зову, я зову, но только не героев, а читателей,—огрызаюсь я мыс­ ленно.—Зову на борьбу с мещанством, с пошлостью. Помогите людям, которые сами не могут сражаться!» — С радостью и большим огорчением прочел я опубликованные и неопубликованные рассказы. С радостью —потому, что обнаружил по­ явление в нашей литературе нового крупного таланта; с большим огор­ чением— потому, что талант этот по своей направленности не боевой, а пассивный, не освещенный большой идеей. Не знаем, каким путем пой­ дет дальше этот интересный писатель... Докладчик переходит к другим авторам, а я сижу совсем подавлен­ ный, растерянный, не понимая —породили меня сейчас или убили. Вот уж, действительно, пассивная, не боевая натура. Кто-то трогает меня за плечо. Оглядываюсь: чудеснейшая девчонка, наверное, поэтесса, ослепляет меня улыбкой. Девчонка одета необычно: на ней юбочка из коричневой кожи, а по белой блузке ее —сердца, как на картах масти пик. Все тузы, тузы. Девчонка сует записку. От кого бы это? Разворачиваю. Хохма Юния! В Москву он ехал, весь дрожа, Актерского лишившись лоска,— Мол, за «Ночные сторожа» Его разделают там в доску. Но из Москвы Илья повез Венков лавровых целый воз.