Сибирские огни № 02 - 1972
красно-кирпичная станция, крыша, стены, окна ее и палисадник, и зем ля кругом ■—все густо обрызгано окаменевшей птичьей «известью». На крылечке девчушечка в алом платьице, с тряпочной куклой—-как, должно быть, здесь ребенку одиноко и скучно. Промелькнуло все это, оставив в душе образ пустынности... Ночь. Проехали Татарку. Не спится. О проводнике думается: он все время в дороге, в людских водоворотах, мчится и мчится, и доро га ему родной дом. Передо мной встают картины ночных вокзалов, ночных вагонов, проносящихся лунных полей... Нани тоже не спит, приподнимается на полке, глазеет в окошко восклицает: — Ой, сколько звезд! Прямо деться некуда, все ими засыпано! Утро. Все еще степь. Спешим по Новосибирской области. Родина! Припадаю к окну. Рыжие березы, сухие, светлые. А во-он сверкает озеро. У него прозрачная и ярко-желтая, янтарная вода. Она вровень с берегами, заросшими камышом. Чайки над ней, коршуны, кулики, утки... А кругом неоглядные дали, с лежащими на земле облаками... Сейчас мама с Марией уже собираются на вокзал. — Нани! Нани! Девчоночка моя! Скоро ты обнимешь свою бабуш ку, тетю Марусю. Ты обязательно обними их. Ладно? Осматриваю оранжевое платьице с белым воротничком, расчесы ваю волосы, пытаюсь набок повалить вихорок, окидываю взглядом и Нику в черном шерстяном платье, облегающем ее располневшую фи гуру. — Губы сильно не крась. А то и поцеловаться не сможешь. Кор зина в порядке? —Я вскакиваю и заглядываю в нее. Там наши по дарки. — Ребятишки мои курносые, сейчас вы мою маму увидите,—ли кую я. Ника вздыхает, смахивает слезинки —вспомнила своих родителей, умерших в Ленинграде. Мы вываливаемся из купе, идем в тамбур, чтобы выскочить пер выми. Поезд взлетает на мост. — Ника, Нани! Это же моя Обь,—я поднимаю Нани, чтобы она разглядела сияющий размах воды, громоздящийся на берегах городи ще, далекие синеющие острова. — Ух ты, какая! —радуется Нани.—Она больше Волги? — Они разные, они совсем разные. Ника тоже волнуется, поправляет волосы, одергивает платье... Когда поезд останавливается, я успеваю среди встречающих раз глядеть две черные сиротливые фигурки. Я несусь вдоль состава, обегая людей. — Мама! Мария! —ору я. И вот уже мать —седая, в старинной черной кружевной накидке, в плюшевой жакеточке, будто собралась в церковь —плачет на моей груди. Я целую ее голову. Мария здорово сдала, тоже уже старая. От того, что она рас полнела, расплылась —она кажется ниже, чем была. Мы целуемся с ней. — Да ты теперь совсем уж не молоденький,—всплескивает рука ми мама,—Да где же твои-то? Где моя внученька? — Идемте, идемте к вагону,—тяну я их. Но мои не утерпели, они уже бегут к нам. — Сюда! —кричу я.—Вот они, знакомьтесь!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2